Заиндевевшее, окно моего детства

Пильнов, М. Заиндевевшее, окно моего детства / М. Пильнов. — Текст : непосредственное

// Путь Октября. — 1995. — 19 января. — С. 2.

         Оговорюсь сразу: предмет моего внима­ния — мост через Мелеузку. В толковом словаре о нем, очевидно, сказано очень крат­ко, сооружение, соединяющее два берега (и как в той песне) у одной реки.

         Сегодняшний мост из своих предшественн­иков, рожденных в довоенное время, живет дольше всех. И хотя ему каждое лето «наво­дят марафет»; красят в серебристый цвет, вставляют выбитые цивилизованными прохо­димцами решетчатые зубья, похвастаться осо­бенным нечем. Ну, бежит по нему все утолща­ющийся с каждым годом потек машин, остав­ляющих за собой шлейфы вонючих газов, спе­шат озабоченные сегодняшними невзгодами люди, да в недалеком прошлом шумной тол­пой катил вал праздничных демонстрантов — вот и вся яркая полоса, если так можно выра­зиться, на сером фоне его жизни.

         Самое интересное в его биографии — там, в прошлом, далеко-далеко, расстоянием в одну человеческую жизнь. Первые мосты че­рез нашу речушку, разделяющую город на две половины, а в прошлом захолустное село, где самым примечательным местом была пере­сыльная тюрьма для каторжников, жили недо­лго: от холодной весенней распутицы до сле­дующей. На жизненном календаре каждого из них не набегало и десяти месяцев. Все зави­село от настроения весны: в какие сроки она пожалует и на каком отрезке времени задер­жится в наших краях, таща за собой несметное количество вешней воды.

         Свой приход она, как правило, ознамено­вывала сносом тощенького деревянного насти­ла, оставляя для ориентации надолбы. А уже наутро, чуть ниже по течению, примерно, меж­ду бывшей пожаркой и зданием РИКа, предус­мотрительные селяне под дружную команду «раз-два, взяли!» спускали на воду загодя от­строенный паром, скрипели колесами вполза­ющие на него телеги, ржали пугливые лошади, бабы удерживали их за уздечки, мужики же, поплевав на руки, дружно принимались за ка­нат. Жизнь, как вешняя вода, то набегая валом, то сжимаясь в тощий ручеек, текла своим чередом.

         Когда паром все чаще начинал шлифовать своим днищем гальку, а на поверхности в 6арашковых водоворотах все отчетливее стали показываться мостовые столбы-опоры, оба берега оживали стуком топоров — то пришел час плотников, в чьих руках решалась судьба бу­дущей переправы.

         Еще не успел обнять с помощью перемыч­ки левый берег, берег правый, мы, мальчишки, оказывались тут как тут. Поглазеть на крутя­щие водовороты, несущие на себе мусор, до­ски, бревна, а подчас и целые заборы, было страсть как интересно.

        Но вот берега окончательно соединились пахнущим сосновым настилом, крепкие тесовые перила приняли на себя напор и первых взрослых посетителей — с приходом весны куль­турная жизнь сельчан по вечерам все зримее перекочевывала из хат с соломенными крыша­ми и керосиновыми лампами сюда, к новорож­денной переправе. Здесь обсуждались самые насущные оптимистические мысли о наступа­ющем социализме, молодые пары, прильнув к перилам, нащупывали в своих сердцах тропин­ки к своей будущей судьбе.

         С падением уровня воды в речушке снижал­ся и интерес к мосту. В разгар знойного лета к нему кое-кто начинал относиться даже прене­брежительно, пересекая то там, то здесь речку вброд. Мальчишки, отпугнув гусей и уток, пол­оскались в местах-вымоинах, где было немно­го глубже, чем воробью по колено, грея на песке животы и спины все пионерское лето.

         Местные власти, обеспокоенные иссякаю­щей единственной под боком водной артерией, принимались за стратегические планы: наме­чали какой организации и в какие сроки в рай­оне улицы Октябрьской (где недавно построен новый мост) возводить тело плотины из двой­ного плетневого забора, набитого изнутри на­возом. Плотина, высотой в два с половиной — три метра, вырастала буквально на глазах и без особых затрат, накрепко перекрыв до следую­щего паводка чахнущую речушку.

        Уже к осени берега Мелеузки заметно нач­инали удаляться друг от друга и с первым льдом здесь образовывалось значительное поле, на котором можно было разместить еще одну улицу.

         Больше всех этим преобразованиям радо­валась детвора. Коньки, в основном, собствен­ного производства, изготовленные из деревян­ного брусочка с загнутой понизу проволочной прожилиной, закрепленные к валенкам, выде­лывали на полированном льду сказочные узо­ры. Ребячий смех и гам столбом висел весь световой день. Морозный румянец глянцевал щеки, бока покалывали нарзанные иголочки, домой не мог загнать даже сердитый окрик ма­мани или бабушки — тело наливалось здоровь­ем, которое, может, и послужило потом проло­гом для долгожития.

Не обходилось в эту пору и без горестных казусов. Лед местами был тонкий и, случалось, дети оказывались в полынье, спасти удавалось порой не каждого.

         На борьбу со стихийностью поднималась районная организация физической культуры: ледяное поле площадью в полкилометра, на­чиная от моста в сторону плотины, огоражива­лось штакетником. Там, где сегодня белеют вбитые в землю железобетонные столбы под основание будущего административного зда­ния, ближе к берегу вырастал домик с надписью под крышей: «Динамо». В нем размещалась администрация катка в лице деда с окладис­той бородой и постоянной метлой в руках, кас­сира и пожарника в медной каске — стража по­рядка на всех зрелищных мероприятиях. Тут же приобретались входные билеты на каток, желающие могли за малую плату взять напрокат коньки с ботинками. С этого дня вновь стал заметно возрастать авторитет моста, особенно в вечерние часы. Два мощных прожектора установленные по его углам, прорезав керосиновую мглу, скользили зайчиками по полиро­ванному полю. Медные трубы духового оркес­тра, пугая морозную тишину, выдавливали из себя бравурные марши вперемешку с вальса­ми и фокстротами. Юноши, взявшись за руки с девушками, выделывали на ледяной глади в парном катании замысловатые «па». Спортсме­ны-одиночки, закинув за спину руки, рассекая грудью морозный воздух, проносились на коньках-дутышах с такой скоростью, что от зависти перехватывало дыхание. Мы, пацаны, тоже но дремали. Раздвинув пару штакетин в нижней части ограды в дальнем полутемном углу кат­ка, оказывались на заветной ледяной дорожке. Главное было — не лопасть на глаза деду с ок­ладистой бородой и длиннющим наконечником для метлы. Катающихся было так много, что каждый юный безбилетник, затерявшись в этой мельтешившей массе, чувствовал себя, как рыба в воде.

         Перила моста гнулись и скрипели под на­пором глазеющей публики, комментирующей с высоты воробьиного полета все, что проис­ходило на льду.       Каток пустел лишь где-то ближе к полуно­чи, оставаясь под надзором скучающей луны, В окнах домов гасли керосиновые светильни­ки, село отходило ко сну.

         Проходя ныне по мосту, я долго витаю мыс­лями в далеком безоблачном детстве. Отойдя в сторонку, присматриваюсь к потоку людей. Печать озабоченности, желатиновые лица без слов говорят в какое время и под какой властью мы сегодня живем. Вместо радости и гордос­ти на сердце — серая тоска. Редко встретишь подростка, катающегося на коньках. Ледяные пятачки в микрорайонах пустуют. Не густо от посетителей и на городском катке.

         На днях проводил глазами встретившихся мне возле Вечного огня две группы ребятишек. Впечатление такое, что их, сердешных, выве­ли на прогулку не из светлого здания детского сада, а из темного, душного подвала — ни еди­ного румянца, — ни единого улыбчивого личика. Только бегающие глазенки. И это наше буду­щее обновляемой России! Дотянут ли они в здравии до совершеннолетия, хватит ли им сил выжить в демократическом обществе, где ба­ют уже несколько лет правит антидемок­ратический беспредел?

М. Пильнов.

 

На снимке: довоенная Мелеузка ниже моста

Фото неизвестного автора (а возможно Петра Устинова)