Незабываемые годы. Село Воскресенское — Береговка

Уральский, М. Незабываемые годы : рассказ [Текст] / М. Уральский

// За урожай. — 1957. — 27 октября. — С. 3.

Первая весна

 

        Заседание Воскресенского рев­кома затянулось до полуночи, об­суждался вопрос о разделе поме­щичьей и кулацкой земли и севе. Каждому, кто присутствовал на нем, хотелось выступить, изло­жить свою точку зрения. Сейчас говорил командир отряда Красной гвардии Василий Антонович Суб­ботин.

— Нам, товарищи, следует как можно быстрее провести подго­товку и отобрать у кулачества отруба и отдать вместе с поме­щичьими землями безземельному крестьянству.

— А чем будешь сеять? Я спра­шиваю тебя, чем будешь сеять? — послышался голос.

— Семенами, чем же еще.

— Семенами? Но ведь у боль­шинства мужиков их нет.

— Нет, так найдем, — не унимал­ся Василий Антонович. — Придет­ся пойти на контрибуцию. У ми­роедов от запасов зерна закрома трещат. Пусть излишки отдадут нам.

— Так-то так. Да как на это посмотрят мужички. Запуганы они разными слухами, да и кула­ки будут мстить.

— Чепуха, — горячился Суббо­тин. — Чепуха, друг милый. Не для того завоевалась власть, что­бы нам бояться запугиваний.

         Он подошел к стоящему в углу ведру, зачерпнул кружку воды, с жадностью выпил, потом, свер­нув козью ножку и затянувшись едким табачным дымом, продол­жал:

— Каков вывод? Завтра же на­до начинать с землицы и семян и не только здесь, но также и в других селах волости, особенно в Береговке. Туда надо послать Михаила Федоровича Понявина. Как ты думаешь, Иваныч? — обра­тился Субботин к председателю комитета Немкову.

— Твое предложение, Василий Антонович, я поддерживаю цели­ком и полностью. Думаю, поддер­жат его так же другие члены. Медлить с подготовкой к весне дальше нельзя. Яровой клин не должен пустовать. Хватит, насиделись без хлеба. Но, чтобы посеять, надо взять землю и семена у кулаков.

         Дзинькнуло оконное стекло, и увесистый камень со свистом про­летел мимо виска говорившего, ударился о стену и рикошетом от­летел к двери. Все вскочили со своих мест и первую минуту стоя­ли в немом оцепенении. Затем бы­стро выскочили на улицу, но там уже никого не было…

— Подслушивали сволочи, — про­молвил Иван Иванович Немков. — Решили мстить из-за угла. Не выйдет!

Отерев вспотевшее лицо тыль­ной стороной руки, он подошел к Субботину, — Ты, Антоныч, учти — этот слу­чай и впредь организуй дежур­ство добровольцев из отряда. А то эти гады будут идти на любую подлость.

         На несколько минут в комнате опять воцарилась тишина. Было слышно лишь монотонное журча­ние ручья, несшего свои воды к Тору, да дальний лай собак.

         Значит, договоримся так: ты, Антоныч, завтра же поедешь в Александровку и Хлебодаровку, Федорыч — в Береговку, ну а здесь займемся мы.

         Когда заседание было уже за­крыто и большинство присутствую­щих на нем собиралось разойтись по домам, Иван Иванович вдруг попросил всех задержаться.

— Не забывайте о выходке ку­лаков. Повторяю, это, так сказать, предупреждение с их стороны. Будьте осторожны и бдительны. Все мы нужны для большого дела.

        Спотыкаясь и не замечая весенних луж, по большаку спешил человек. Не доходя до каменного моста, он свернул влево и, добравшись до изгороди перемахнул в сад Петра Алексеевича Лебедькова. Послышалось злое рычание цепных псов, потом скрипнула дверь, и из темноты ночи хриплый голос тихо спросил:

— Алексей, ты? Долго застав­ляешь ждать себя…

— Хотелось послушать до конца.

— Ладно… Потом расскажешь. Заходи.

         Пройдя темные сени и комна­тушку, Алексей очутился в ярке освещенной горнице. За столом с переливающимся на все голоса самоваром, обильной закуской и графином самогона сидело не­сколько человек, внимательно слу­шая попа Филимонова. Большие окна были завешены одеялами. Заметив вошедшего, Филимонов вскочил со своего места:

— Ну садись, садясь, чадо, да повествуй.

— Погодь, Ляксей, — вмешался — Василий Бычков, — сначала выпей, да закуси ветчинкой… Поди устал.

         Опрокинув стакан и держа в руке ветчину, Алексей приступил к рассказу.

— Комиссаришки решили ото­брать наши отруба и передать их мужикам… Думают сеять.

— Чем? Золой что ли из печ­ки? — опять захихикал поп.

— Нашими семенами, батюшка.

— Что, что ты сказал?… Фу ты,.. Шутишь, Алешка… Да кто им даст свое добро? Я что ли? На­кось, выкуси! Он засучил широ­кий рукав подрясника, помахал в воздухе волосатым кулаком, за­тем сделал фигу из трех пальцев и с озлоблением поднес к Алешкиному носу.

— Да ты не горячись, батя. Сядь лучше да послушай. Выпив еще стакан самогона, Алексей рассказал все то, что услышал под окнами ревкома, умолчав лишь о брошенном камне.

— Н-да… Положение серьез­ное, — придется рыть ямы да прятать зерно.

— Ты думаешь возьмут?— спросил недоверчивый Василий.

— Нет, Вася, оставят… Хе-хе-хе… Не на тех напал.

— Пугануть бы их как сле­дует, чтобы штанов не надели.

— Погоди быть пугалом. — вклинился в разговор хозяин дома, ходивший из угла в угол. — Запомни, теперь они бу­дут командовать нами.

— Что же делать?

— Что делать? Дать им немно­го зерна. — Нате, мол, сейте. Для новой власти ничего не жалко. — Да и мужики — свои же. односельчане.

— Отдать свое добро голопу­зым, отдать за так? С ума ты сходишь Ляксеевич, — ерзая на стуле, промолвил Бычков.

— Наоборот, делаюсь хитрее. Садись, Василий, садись и ты батюшка, садитесь все да по­слушайте меня.

         Все  уселись вокруг стола.

— Позавчера из Мелеуза ко мне приезжал знакомый чело­век и по секрету сообщил, что со дня на день там ожидают большой отряд атамана Дутова.

— Слава тебе, господи, — забор­мотали все.

— Так вот… с комиссаришками спорить пока не стоит. Пусть сеют. Зерна мы дадим. Не будем держаться и за отруба. Не нын­че так завтра они опять будут нашими. Только засеянные. По­няли?

— Вот голова… Не голова, а клад. Выпьем же за твое здо­ровье, Петр, — разливая по ста­канам самогон, бормотал кто-то.

         Долго еще делился своими планами Лебедьков и только пе­ред рассветом, когда пропели вторые петухи, гости разошлись по домам, унося с собой затаен­ную радость к ожидаемым изба­вителям и жгучую ненависть к тем, кто нарушил вековой уклад их жизни.

(Продолжение следует)

 

Уральский, М. Незабываемые годы [Текст] / М. Уральский

// За урожай. — 1957. — 30 октября. — С. 3.

(Продолжение. Начало см. в № 130)

 

Проснувшись и вскочив с по­стели, Илья Петрович Коннов аппетитно зевнул, прошелся по избе и, подойдя к глиняному умывальнику, долго умывался хо­лодной колодезной водой.

— Вот привязался, — заметила жена, возившаяся около печи. — На гулянку собираешься что ли?

— Хуже, мать, хуже чем на гу­лянку.

— Ты лучше занялся бы хозяй­ством. Последнюю чашку муки сегодня израсходовала в квашню, да и дров нет. Топишь кое-чем…

         На церкви ударили в колокол, и мелодичные звуки меди поплы­ла над селом, зовя верующих к заутрене. Ворчавшая Аннушка выпрямилась и трижды перекре­стилась, творя молитву.

— Ну как, легче стало?, — улыб­нувшись, съязвил Илья. — Ох, и богомольная ты.

— Будет скалить зубы-то.. На­чальник… Сельская власть, а семья с куска на кусок переби­вается, из нужды не выходит.

— Дай срок, Анюта… Малость потерпи. Такое сейчас время. Вот немного наладимся, тогда заживем по-человечески. Поняла что ли?

— Нечего мне понимать. Эту болтовню давно слышала, а что толку? Завтракай, да иди туда, куда собрался…

Сидя за столом и обжигаясь разваристой картошкой, Илья го­ворил:

— Нет, Аннушка, как видно, ты ничего не поняла. Мало завое­вать власть, надо еще закрепить ее. Для этого же нужно время. Сейчас землю необходимо раз­дать безземельным мужикам, за­сеять, вырастить урожай. Вот ты жалуешься на свое горе, на свою нужду. Да разве она только у тебя?

Слушая мужа, Анна сидела за­думчивой. Она знала, что Илья прав.

— Ну ладно…

Он вылез из-за стола и,   одеваясь предупредил: — Рано не жди. Приду как всегда.

         Придя в ревком, Илья Петрович собрал его членов и напомнил о вчерашнем решении.

— Никакой жалости, — преду­предил он. — Сегодня же зерно должно быть на складе.

— Будет сделано, Петрович, ма­ху не дадим. Проводив людей, Илья Петрович сел за подготовку к сельскому сходу, но скоро вы­нужден был прекратить это заня­тие. Тяжело дыша от быстрой ходьбы, в комнату ввалился Васи­лий Иванович Седов.

— Вы что же разорить решили меня? Где ж я возьму вам сто пудов зерна?

— В своем амбаре, где же еще.

— Хым… в амбаре… Да там, мил человек, вошь на аркане, бло­ха на цепи… Нет у меня зерна, нет. Делайте со мной, что хотите, а выполнять… э-э… эту самую контрибуцию я не буду.

— Попробуйте не выполнить. Шутить мы не намерены.

— Угрожаешь! Смотрите, как бы не пришлось каяться.

— Гражданин Седов! Если сегод­ня же вы не сдадите на склад зерно, применим силу… Можете идти.

Выходя из ревкома, Седов столкнулся с Николаем Алексее­вичем Лебедьковым.

— Дожили до золотых деньков, Василий,—кричал он, брызгая слюной.—Средь бела дня грабят, потом, кровью нажитое отбирают.

— Терпи. Бог терпел и нам велел.

— Да лучше сжечь свое добро, чем отдавать комиссаришкам.

— Молчи, — одернул его Седов — Услышат—беды не оберешься.

— Да плевал я на них.

— Вот придут наши, тогда и плюй.

— Нет, я сейчас плюну… Я еще покажу им кузькину мать, я им покажу…

         Оттолкнув Седова, он хотел было броситься, в помещение, но увидев шагавшего за парой гру­женых подвод Петра Алексеевича, Лебедьков оторопел от неожидан­ности.

— Глазам не верю, — бормотал он. — Ляксей, ты ли это?

— Не видишь что ли? — зло за­метил тот. Вот зернышко везу в общественный склад.

— Разрази бог, ничего не пони­маю… Погоди. Остановив лоша­дей, Петр дождался своего односума и, поздоровавшись, спросил:

— А ты что медлишь?

— Смеяться решил?

— Зачем смеяться… я серьезно…

— Быстро же обработали тебя комиссаришки,   .

— Никто не обрабатывал меня.

— Стало быть, добровольно сдаешь зерно?

— Слушай внимательно и делай то, что посоветую.

Понизив голос, Петр рассказал то, о чем договорились они вчера.

— Понял? Тут надо действовать умно.

***

Поведение кулаков показалось Коннову подозрительным. Он ожи­дал всего, только не этого.

— Нет ли тут подвоха, какой-нибудь подлости, — думал он. — На­до посоветоваться с ребятами.

— Собрав членов ревкома, Илья поделился своими подозрениями.

— Добровольная сдача зерна большинством кулаков таит в се­бе какую-то каверзу… Тут, что-то загадочное, — говорил он. — Надо быть поосторожнее.

— Напрасно тревожишься, Илья, — перебил его Малафеев. — Нечего страшиться… Нам надо радоваться, а не пугаться. Нако­нец-то мироеды почувствовали в нас силу.

Так-то — так, а все-таки меня берет сомнение. Нужно быть на­стороже и присматриваться к каж­дому шагу врагов.

         Опасения председателя ревкома Коннова скоро подтвердились. Воз­вращаясь как-то ночью с Нугуша, т. Кондалов встретил челове­ка, ехавшего верхом. В нем он узнал Максимку Козла.

— Ба, Максимка! Далеко ли дер­жишь путь… В такую ночь спать бы, а ты полуночничаешь. Давай-ка закурим.

— Тороплюсь, Федор, — слезая с лошади, говорил Максимка. — Дело у меня в Мелеузе… Ну, пони­маешь, срочное. До утра надо поспеть.

— Какое же дело-то? — не уни­мался любознательный Кондалов. — Может быть, расскажешь?

— Ох, и шутник же ты, Федор. Да разве о нем можно говорить любому и каждому.

— Ты вот что, не виляй хвостом… Ишь ты, кулацкий ублюдок… Го­вори сейчас же, зачем едешь в Мелеуз, не то пристрелю, как со­баку.

Он вынул из бокового кармана поддевки наган и, помахав им перед носом оторопевшего Мак­симки, добавил:

— Видел штукенцию-то?… Ну, а коли видел, так выкладывай.

Перепуганный до смерти Мак­симка кинулся было в сторону, но проворный Кондалов прегра­дил путь и, ухватившись за груд­ки беглеца, прошептал:

— Долго я буду возиться с то­бой? Скажешь, или нет?

— П-п-и-сьмо везу… Петр Ляксеич послал.

— Где оно? Ну?

         Расстегнув пиджак, Максимка запустил руку во внутренний кар­ман и вытащил вдвое сложенный конверт.

— Вот… Только тут нет ничего особенного.

— А это мы посмотрим, — беря письмо, пробурчал Кондалов и, пряча его в шапку, посоветовал:

— Ну, что ж, езжай… Больше ты мне не нужен… Хотя постой. Лебедькову скажи, что письмо отдал по назначению. Понял? То-то же.

Придя домой, Федор зажег коп­тилку, присел к столу, распечатал конверт  и  вытащил, небольшой клочок исписанной бумаги. «Дорогой сват! —

Все мы готовы к встрече своих избавителей, как только появятся они в Мелеузе, ты постарайся за­свидетельствовать наше глубо­чайшее уважение к ним. Пусть обязательно побывают у нас и наведут расправу над комиссаришками. В долгу не останемся. Несколько слов о контрибуции на хлеб. Многие из наших не стали спорить супротив нее. Пусть сеют. Все равно ведь скоро наше опять будет в наших закромах. Ну, будь здоров.

С приветом Петр Лебедьков».

— Ах,сволочи, — прошептал Федор, дочитав письмо. — Решили, значит, играть в кошки и мышки. Прики­нулись покорными. Прав был Илья. Ну, погодите же…

         На улице пропел петух, снача­ла один, потом другой, третий, и скоро все село огласилось пету­шиным криком.

— Долго же я провозился с этим поганцем. Уже светает. Вздремнуть что ли малость?

         Потушив мигушку, Федор, не раздеваясь, улегся на лавку и че­рез минуту в избе раздался его храп.

 

***

         Вместе с солнечными лучами в открытые окна ревкома врывалась утренняя прохлада, слышалось веселое щебетание скворцов и озорной крик ребятишек.

         Сидя за столом, Илья Петрович внимательно слушал Федора.

— Теперь убедился… Не зря, значит, я говорил вам…

— И кто бы мог подумать, Ива­ныч… Разве все предусмотришь.

— А ты как думал? Сейчас именно надо быть предусмотрительным.

— Что же теперь делать? Мо­жет быть арестовать кое-кого из кулаков?

— Пока нет нужды. Запомни, ни о письме, ни о их надежде мы не знаем… Пусть радуются и ждут избавителей, а мы будем гото­вить своих людей. Чем чёрт не шутит…

На минуту в комнате воцари­лось молчание.

— Что слышно из Александровки и Хлебодаровки? — спросил Комков.

— Антоныч сообщает о том, что дела идут успешно. Семена  найдены, земля роздана и на  полях идут работы.

— А как с Береговкой? — Оттуда ничего не слышно… Ты же знаешь, Федорыч болен.

— Странно, очень странно. Надо проверить.

         В дверь просунулась кудла­тая голова дежурного красно­гвардейца.

— Илья Петрович, тут тебя спрашивает человек.

— Пусть войдет.

         В комнату вошел небольшого роста мужчина. Поздоровав­шись, он попросил закурить.

Федор достал кисет с бумагой и передал незнакомцу.

         Свертывая цыгарку, тот рас­сматривал сидящего за столом Коннова.

— Не ты ли будешь председа­телем ревкома?.. Так… Значит ты…

— Не тяни, — заметил Конда­лов. — Откуда будешь?

— Я-то? из Береговки.

— Неладное что ли стряслось там?

— Неладное, неладное, мил че­ловек… Кулаки, значит, восста­ли… Супротив Советской власти.

— Кулаки восстали? — пере­спросил Илья Петрович, — про­тив Советской власти?

— Вот именно, — продолжал незнакомец. — Нужна ваша по­мощь.

— Федор, немедленно отзови Василия Антоновича, подгото­вить отряд к походу и собери членов ревкома. Да не мешкай

— Кондалов опрометью выбе­жал из комнаты. Скоро, со дво­ра послышался его зычный го­лос.

— Ты, Максим, сходи к Антонычу… Чтобы к вечеру был здесь. А ты, Петро, сейчас же собери отряд и членов ревкома… Ну,   бегом.

(Продолжение следует).

 

 

Уральский, М. Незабываемые годы [Текст] / М. Уральский

// За урожай. — 1957. — 15 ноября. — С. 2.

 

Часть 3

 

         Председатель Береговского местного Совета Федор Николае­вич Кувайцев побеседовал с бед­нотой о разделе кулацких зе­мель и договорился о сельском сходе, который состоялся в один из воскресных дней марта. На сходе присутствовали кулаки. Когда речь шла вообще о по­душном разделе земли, они си­дели и молчали, но как только вопрос встал — об отрубах, кулаки сразу взъерошились.

— Не дадим землю! — закрича­ли они.

         Беднота настаивала на своем. Тут же на сходе после серьезно­го шума кулаки с помощью не­устойчивых крестьян выступили против активистов. В действи­тельности, это было кулацкое восстание. Начались избиения сторонников Советской власти и активистов. Серьезно пострадал в этой борьбе Федор Николаевич Кувайцев. После схода мать и жена нашли его на берегу р. Бе­лой и под покровом ночи при­несли домой. Он был очень силь­но избит. Утром следующего дня кула­ки жестоко расправлялись с другими активистами и считали, что с Кувайцевым раз и навсег­да покончено, но потом узнали, что на берегу его нет.

— Значит, не добили, — говорил Павел Устимов своим единомыш­ленникам Ивану и Василию Мо­ховым.

Федора Николаевича настой­чиво искали с тем, чтобы его убить.

— Пока не поздно, надо пере­вернуть всю его избу, но най­ти — злобно заявил Устимов.

На следующую ночь после этого разговора снова в дом председателя местного Совета пришли Афанасий Кувайцев и Михаил Мохов.

— Где муж? — грубо спраши­вал Афанасий жену Федора Ни­колаевича Екатерину.

— Не знаю, сама посмотрела бы на него._

— Врешь! — Говори, или всю твою душонку измотаю.

— Не знаю! — твердо заявила жена председателя.

— Ах, так! Получай же — и подкупленный кулаками Афа­насий ударил в лицо Екатерину. Она пошатнулась и упала на пол.

— И что привязались? — всту­пилась за сноху мать Федора, лежавшая на  печи.

— Так и ты дома, старая ведь­ма. Говори, где сын?

— Спроси у господа бога.

— Ладно… Михаил, помогай, что стоишь, как пень.

Афанасий шагнул к деревян­ной кровати, сбросил на пол соломенный тюфяк с самоткан­ным одеялом, несколько раз тряхнул стоявший рядом сун­дук, заглянул в печь и подпечек. Там он обнаружил новень­кую винтовку японского образ­ца, принесенную Федором с фронта.

— Михаил, слазий-ка в под­пол. Там он, коли оружие дома.

Мохов открыл половицу, схва­тил со стола коптевшую лампешку и с проворством кошки скрылся в темневшем отверстии. Через минуту раздался его ис­пуганный крик.

— Так ты еще кусаться… Вот тебе, вот…   Кар-раул,  удушит!

— Держа винтовку наперевес, Афанасий кинулся к открытому подполью, но дорогу прегради­ла Екатерина. Оправившись от удара и поднявшись на ноги, она кинулась на врага.

— Не пущу… Слышишь, сата­на, не пущу.

— Я тебе дам не пущу… яте…

Афанасий не договорил. Груз­ный и неповоротливый, он осел на пол.

Улучив минуту, он припод­нял винтовку и с силой ударил прикладом Екатерину.

         В подполье продолжалась борь­ба. Напрягая последние силы, Фе­дор колотил своего противника. Наконец, тот, охнув, повалился на землю.

Федор кинулся к отверстию, торопясь на помощь жене, но.. раздался оглушительный выстрел, голову обожгло что-то горячее, и безжизненное тело обратно сва­лилось в подпол.

 Бросив винтовку, Афанасий выбежал во двор, перелез через из­городь и огородами побежал к своему дому. Через одну-две ми­нуты за ним последовал Михаил Мохов.

         Печальная весть  об  убийстве Ф. Н. Кувайцева  утром  быстро разнеслась по деревне.

— Погубили проклятые лучшего борца, — говорили бедные люди. Кулаки радовались. Они жестоко расправлялись с другими активистами. В течение нескольких дней все было в их руках.

         Со стороны Красногорки поя­вилось несколько всадников, сре­ди которых ехал Василий Суббо­тин. Это был отряд красногвар­дейцев, посланный Воскресенским ревкомом для подавления кулац­кого восстания в д. Береговке.

         Красногвардейцы расставили посты, чтобы никого не выпускать из деревни. Но улицы были пусты. Несколько всадников с т. Субботиным направились к по­мещению местного Совета, но и здесь никого не было. Увидев красногвардейцев, скоро сюда прибежал один из членов Совета. Он рассказал о всех событиях, которые произошли в Береговке. Субботин дал распоряжение аре­стовать зачинщиков восстания и привести в Совет.

— Их отправим в Стерлитамак и будем судить, — сказал он в заключение. Отряд красногвардейцев с. Воскресенское и Верхотора навел порядок в д. Береговке, и после этого снова началась рабо­та по установлению власти в де­ревне.

         Во время кулацкого восстания погиб один из лучших борцов за революцию, чуткий, отзывчивый товарищ, председатель местного Совета Федор Николаевич Кувай­цев. Он погиб за счастье наших дней, за светлое будущее.