Медведникова, О. Вызывает «Центральная»! [Текст] / О. Медведникова
// Путь Октября. – 1985. – 7 марта. – С. 3.
Вечереет. На улице – грустные фиолетовые сумерки. По узкой тропинке, между корпусами больничного городка, бегу к небольшому белому зданию с надписью у входа: станция «Скорой помощи». В семь часов начинается ночная смена – не опоздать бы.
На крыльце сталкиваюсь с фельдшером Лилей Латыповой. Она уже в белом халате, с чемоданчиком – первый вызов. Торопливо переодеваюсь. Бегу вслед за Лилей. За нами закрываются двери машины. Все, поехали.
Сегодня я откладываю в сторону блокнот и ручку, и из корреспондента газеты превращаюсь в помощника фельдшера «Скорой». В мои обязанности входит: не мешать, в случае необходимости принести воды или подать таблетки. Впереди – ночное дежурство и знакомство с работой одной из смен станции.
Вызов первый. Пожилая женщина не в силах оторвать руку от головы – ох, болит. Общее недомогание, три дня назад почувствовала себя плохо. Почему сразу не обратилась к врачу? Думала, пройдет. Все дни была на ногах, а сегодня упала, Лиля всплескивает руками:
– Разве до тех пор ходить, пока не упадешь? И только после этого к врачу обращаться?
Сделан укол. Аккуратно отрезаны таблетки. Строгий наказ дочери – утром вызвать врача.
В машине – рация. Лиля нажимает на кнопку:
– «Центральная», «Центральная»! Это «пятая». Мы свободны. Есть ли вызовы?
«Центральная» – это диспетчер станции «Скорой помощи» Клавдия Ильинична Хоружева. Она принимает вызов и направляет машину. Про нее Лиля сказала:
– Ильинична у нас все-все знает, с самого образования станции работает. Некоторых больных по телефону по голосу узнает.
Вместе с диспетчером в смене тринадцать человек: шесть фельдшеров и шесть шоферов, в их распоряжении – шесть машин. Смена работает как единый, хорошо отлаженный механизм, и временные сбои кажутся нелепыми и досадными.
Вызов второй. С фельдшером Людой Семеновой едем в Апасево. О вызовах в деревню ходят легенды: «Вот как поедешь, как застрянешь где-нибудь, как пару часиков машину потолкаешь…» Или «Вот как поедешь, как машина сломается…»
– Бывает и ломается – говорит фельдшер. – А что доделаешь? Ремонт вовремя не сделан – сломались. И за машиной надо следить, чтобы чистота была, порядок, и в щели не дуло – больных везем. Что-нибудь у шофера не ладится – он нервничает, я нервничаю. Больному от этого лучше?..
Апасево уже спит. Свет лишь в одном доме. В чем дело? Была у врача, сказал – анализы хорошие. А суставы опухают. Стала лечиться сама под руководством мужа-ветеринара. После сильного средства состояние ухудшилось. Сейчас уже все в порядке – только голова болит. Но уже все в порядке — только голова болит. Но местного фельдшера больная от себя не отпускает – а вдруг станет хуже. Ох, нервы – нервы…
Выходим на улицу. Люда разводит руками: – Пустой вызов. Фельдшер все сделала абсолютно правильно, – и уже в машине рассказывает:
– Однажды был вызов: «Человек умирает!» Лечу сломя голову. Вбегаю в подъезд: «Ох-ох-ох, уже наверное, умер!» Открываю дверь: шумит гулянка. За столом сидит совершенно здоровый мужчина. «Ой, – говорят, – ожил!» Оказывается, выпил лишнего, стало плохо, полежал – прошло. Снова ест и запивает. А может быть, где-то и правда человек умирает?
И еще один вызов, снова с Лилей. Женщина держится за сердце. Что случилось? Ничего. Сын – юноша лет восемнадцати – двадцати – нервно курит на кухне. О чем здесь шел разговор, последствие которого – приступ истерии? Сын испуганно спрашивает: «Скажите, что с мамой?» Сказать бы: «Волновал бы ты ее поменьше, берег бы мать…»
Возвращаемся на станцию. Здесь уже закипает чайник. В перерывах между вызовами фельдшера успевают выпить стакан горячего чаю. Клавдия Ильинична всех их, шестерых, независимо от возраста называет – девочки: Юлечка, Аля, Тоня, Людочка, Верунчик.
Девочки… Белые халаты. Аккуратные прически. Губы чуть подведены, ресницы чуть подкрашены, слабый запах духов. Надо всегда хорошо выглядеть. Потому что в твои обязанности входит не только послушать, поставить градусник, сделать укол или дать таблетки, но и успокоить, внушать уверенность в выздоровлении. Добрым словом, всем своим видом. В данный момент, у постели больного, ты представляешь всю медицину. И задача твоя сложна вдвойне. Об этом говорит уже одно название твоей работы – «Скорая помощь».
И снова – вызов. С Антониной Подгорновой еду в общежитие. Молодая женщина. Лицо белое, испуганное и измученное. Началась рвота. Рядом не менее испуганный муж. В чем дело? Молчат. Поссорились? Она едва кивает. Везем в больницу. В машине сидят, обнявшись – помирились…
Звонит телефон на столе диспетчера. Один за другим уезжают по вызову фельдшера. А кроме этой – обычной, всем известной работы, есть у них еще дежурства на спортивных соревнованиях, культурно-массовых мероприятиях, и если вдруг внезапная операция – «Скорая» собирает врачей.
Ночь. Все машины на месте. Это значит – очень хорошо, нет вызовов. Люди спят спокойно, «Скорая» бодрствует. Сюда, в это неприметное здание, будто нити в узелок, сходятся все наши боли, болезни и расстройства, выливающиеся в нервное перенапряжение. А иногда и последствия обыкновенной несдержанности, ошибок, глупостей, эгоизма. Все это здесь – в звонках телефона, в огромной книге регистрации и картах вызовов. В усталых глазах смены станции «Скорой помощи».
В комнате фельдшеров погашен свет. Полусон-полудрема. Спит милая, белокурая Юля Кулешова. Вера Лазарева смотрит в темный потолок. Она в смене самая молодая, недавно окончила медучилище, работает всего несколько месяцев. Как ей здесь? Интересно. А еще?
– Страшно, немножко… Недавно на вызов поехала, а там – роженица. У нее схватки. Я растерялась – у меня первый раз такое. Другого фельдшера вызвала. Когда приехали – она уже родила. Все хорошо обошлось.
Страшно: каждый раз – не ошибиться бы. Каждый раз на грани – жизни и смерти. Люда Семенова рассказывала:
– Не так давно мужчину с Восточной везла. Думала – не довезу. Всю дорогу сердце – так, так – массажировала. А метель – ужасная. Ох, думаю, как застрянем? Довезла, правда… Только умер он в больнице, через несколько дней, – руки бессильно падают на колени. Люда сжимает пальцы. – Седьмой год работаю. Но разве к этому привыкнешь? К горю людскому, к боли, к беде, к смерти?
Четвертый час. Звонок.
– Алло, «Скорая» слушает.
Вера вскакивает. И один за другим звонки, звонки. С половины третьего все беременные женщины, по-видимому, дружно сговорились рожать. Их благополучно доставляют в больницу. А какой-то подгулявший новоявленный папаша полночи буквально обрывает наш телефон: «Алло, это роддом? Кто у меня родился?»
Светает. Гаснут фонари. Скоро пересменка. Фельдшера проверяют свои чемоданчики. Укладывают лекарства, бинты, шприцы. Вернулась с последнего вызова Аля Анисимова. Ближе к девяти собирается другая смена. Девять. Все, наше время истекло. Снимаем халаты. Собираем сумки. Прощаемся. Открываем дверь. И вслед – телефонный звонок.
– Алло, «Скорая» слушает!
Опережая нас, бежит к машине девушка в белом халате. Сейчас уже в ее машине будет сквозь хрип рации доноситься голос:
– «Первая», «первая»! Вызывает «Центральная». Где вы находитесь? Примите вызов.
Мы стоим у крыльца станции. А на улице – тишина. Снег падает: белый-белый. Город проснулся, сразу окунувшись в море субботних забот. Но вот тревожно оглянулся прохожий на промчавшуюся «Скорую». Не волнуйтесь – это не знак беды, это знак помощи.
О. Медведникова.