Заморозки

Медведникова, О. Заморозки : рассказ / О. Медведникова. – Текст : непосредственный

// Путь Октября. – 1990. – 27 октября. – С. 3.

 

   Осенний субботний день над деревней стоял банный дух. Сладкий запах дыма, распаренного чистого де­рева, немного смолы плыл над избами, огородами. К нему примешивал­ся нестойкий аромат опавших листьев, пожухлой травы и охваченной замороз­ками земли. Заморозки ударили в эту осень как никогда рано. В середине сентября уже выпал снег и неожиданно удержался. Покрыл широкую деревен­скую улицу, словно тополиным пухом, сковал грязь. И была деревня в эту банную субботу чиста, как в первый миг мироздания, и похожа на празднич­ную открытку.

   Баба Паня по этот год баню сама ужа не топила. Сил не хватало. Да и вязанок хвороста, резных деревянных об­ломков, поваленного сухостоя, собран­ный старухой в лесу и по обочинам до­рог, боялась она, не достанет на зиму – избы топить начали рано. Сын из го­рода бабе Пане почти не помогал. Она сама учила его жить прижимисто, бережливо, копить копеечку к копеечке, и теперь стыдилась жаловаться на его скупость соседям. Наоборот, при каж­дом удобном случае хвалилось, что, дескать, Петька-то как справно живет зарабатывает помногу, да все в дом, все в дом, а Клавдия, жена его, тоже все в дом, и он у них теперь, почитай, полная чаша.

   А в баню старуха стала ходить к со­седке, Марусе. Но так как была она бабка с пониманием, и осознавала свое ничтожное место в мире, то ходить к соседям каждую субботу каталось ей настоящим бесстыдством («Людям-то маеты!»). И несмотря на Марусины уго­воры мылась боба Паня через две недели, а чаше – через три, чтоб «глаза-то не мозолить никому».

   Но в этот раз, как учуяла банный дух, так почему-то потянуло ее по­мыться, распарить старые кости. Не утерпела, собрала бельишко чистое, кофту вдруг достала новую, не ношенную. Терпеливо выждала, пока вышел из бани Иван, Марусин муж, потом пробежала орава их рыжих ребяти­шек, открыла дверку в предбанник и, увидев соседку, собирающую после па­цанов тазы, спросила, вроде с хитрой улыбкой, а в душе – с леденящим ста­рушечьим страхом («Ай, откажет!»): «Пустишь, чай нет?».

   И потом, пока крупная полная Мару­ся осторожно охаживала мыльной мочалкой, веничком, слегка, чтоб не за­парить, худую старческую спину, баба Паня уже в который раз все хваста­лись, как «Петя-то с Клавдией живут, ну, чисто тебе голубки». На что Маруся отвечала короткими вздохами и восхищенным: «Ну дак как же!». А баба Па­ня отхвалив своих, корила ее: «Ты-то че какая непутящая-то, че хорошо-то но живешь?». И на это Маруся тоже толь­ко коротко вздыхала? «Ну дак как же…» – только с другой уже интона­цией.

   Семья у Маруси была беспутная. Муж пил запойно, под горячую руку жену поколачивал чем придется. Оттого, на­верное, младший из их пятерых пацанов Колька, родился дурачком. Вечно разрываясь между фермой, своей ско­тиной, огородом, печкой, постирушками. Маруся сначала этого и не углядела. Парень как парень. Только, вроде, ди­кий какой-то. А вот учительница, Ирина Николаевна, та в самом начале пер­вого класса повезла Кольку в район, в больницу. Ему там выдали справку про болезнь. Олигофрения в степени дебильности. Тогда Маруся из школы его забрала, как велела учительница, а справку спрятала подальше от ребячьих глаз. Не дай Бог, задразнят братья, а потом, и вся деревня, мальчонку деби­лом.

   Деньги в доме не держались. Уте­кали, как вода из решета. Большую свою механизаторскую зарплату Иван почти дочиста пропивал, а то, что Мару­ся успевала перехватить, в мгновение ока расходилось на детей, Мальчишки – на них что ботинки, что штаны огнем горят. А тут еще старший запросил мо­пед, да так, что грозил дом поджечь – поймали уже на сеновале со спичками. Пришлось всю свою премию за лето отдать на этот драндулет, на котором Толя в первую же неделю врезался в тын, колёса – дугой, сам – в кровь. Ладно, еще не взорвался.

   Обо всем этом и вздыхала Маруся, окатывая бабу Паню в последний раз тепленьким из ковшичка, провожая в предбанник и помогая слабым старческим рукам попасть в рукава. Бабка, распарившись и отойдя душой, обе­щала Ивану «на чекушечку» и соседка знала, что даст, хотя лучше дала бы ей, она бы хоть рубашку кому-нибудь из ребят купила. Но перечить не сме­ла. И еще раз вздохнув, принялась за уборку в бане.

   Тем временем баба Паня, легкая, как перышко, поднялась на крылечко своего дома, прошла в избу, налила теп­ленького чайку, из большой банки меда, хранимой для Петяши, положила себе ложечку на блюдце. «Гуляй, стара!», да чего-то испугалась и, едва лизнув, убрала назад. Захотелось вдруг, до бо­ли сердечной, достать из комода и по­глядеть, на фотографию погибшего на войне мужа своего, Николая. Вспом­нить, как любил он её, как потакал во всем… Одернула себя баба Паня: «От, расходилась, кочерга старая, давай-ко спи». Прилегла на кровать. И задре­мала.

   За окнами опять шел снег. Он все густел и ветер усиливался. Трещал лед на больших лужах, стучала о столбик калитка и ветви старой березы вдруг с размаху ткнулись в окно. «Стучат? – баба Паня привстала со сна. – Николай! Колюнечка мой, родной! Ты пришел, пришел, Господи, вернулся!»…

   И неведомая сила подняла вдруг ее сухое тело с кровати, пронесла через избу, в сени, где, открыв дверь, упала баба Паня в объятия ветра, который подхватил старуху, но не удержал.

   Утром Маруся, шедшая к бабке с кружкой теплого парного молока, на­шла ее на крыльце. Она лежала вниз головой, и лицо было разбито о сту­пени. Закричала Маруся, завыла: «Ой, да ты и родная моя, да и пошто же ты ушла, да и на кого-ты нас покину­ла!..». На нечеловеческий ее вопль вы­бежали дети, Иван, соседки. Колька, испугавшись, заорал, пацаны притихли, а бабы в голос заплакали.

   Вытащив из самого потайного угла «заначку», похоронили бабку Иван с Марусей. Отвели поминки. Все честь по чести. А Петькин адрес, сколько не искали, не нашли. То ли завалился ку­да, то ли и вовсе его не было.

   … Произошло это в осень холодного и голодного года на Руси, в одной из деревень, а где именно – не скажу. Их тысячи – таких деревень…

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *