Сыпченко, Е. В доме под старой липой : рассказ / Е. Сыпченко. –
Текст : непосредственный
// Путь Октября. – 1987. – 6 января. – С. 4.
Дед снова пришел пьяным. Открывая дверь и стаскивая с себя заледенелые валенки, он опрокинул стул, что-то яростно выкрикнул, грозя кому-то большим дрожащим кулаком, и затих, опустив голову на грудь. Что будет дальше, я знала прекрасно, поэтому заранее спряталась в уголок, чтобы оттуда наблюдать за разгорающимися событиями.
Баба Маня открыла дверь быстро, и стремительно. Торжествующе улыбаясь, она яростно пнула дремлющую кошку и схватив деда за чуб, изо всех своих старушечьих сил поводила им из стороны в сторону.
— Ах ты, чертова душа, душегуб стоклятый! Да когда же ты напьешься ею?
Первую четверть часа бабкину брань дед переносил довольно спокойно. Но потом нервная струнка в нем все-таки лопалась. Дед вскакивал и с воинственным лицом человека, решившего не отступать, двигался на жену. Та не терялась: хватала огромный чугунок и, тряся его перед дедовым носом, грозила:
— А ты только тронь, тронь попробуй. Так загылю этой посудой, света белого не взвидишь!
И дед отступал. Отбрасывал стул и шел спать. Правда, на пороге перед тем, как открыть дверь, останавливался и в сердцах бросай бабе Мане:
— Чтоб ты рэпнула! (лопнула).
Такие сцены повторялись часто. Иногда мне было смешно, иногда хотелось плакать, однако я все равно продолжала любить этих совершенно разных одиноких людей.
Один раз, тогда я снова приехала к ним, застала бабу Маню в слезах.
— Умирает, родненький… На кого же он меня покидает? Детей бог не дал, что же я-одна-то буду делать?
Дед слышал, что — я приехала, поэтому не удивился, когда я подошла к его кровати. Долго стояла и молчала. Он тоже молчал.
— Дед, о чем ты думаешь?
— Умру я скоро… Эх.., Женя-Женя, если б ты только знала…
— Что… знала?
Дед довернул ко мне голову. В глазах — слезы, тоска:
— Женя, Женя…
В соседней комнате тоскливо прокуковала кукушка, щелкнула о стенки часов и затихла, словно подслушивая наш разговор.
— Всю жизнь я ее мучил. Из-за меня она столько перенесла… Я во всем виноват.
— Успокойся, дед, не думай об этом.
Да, я успокаивала его, жалела, но сама прекрасно знала; что во всех бедах бабы Мани виноват он.
Еще молодым он вот так же уходил пьяным с работы, а баба Маня шла на его место и таскала стокилограммовые мешки. Надорвалась. Врачи отняли пол-желудка. Но самыми страшными были слова: «У вас никогда не будет детей». Однажды дед сильно заболел. Что бы отвезти его в больницу, надо было ехать около двенадцати километров заснеженным полем, в пургу. Но это не устрашило бабу Маню. Отвезла деда, а сама тяжело заболела. Болезнь дала осложнение на уши. Через некоторое время баба Маня совершенно оглохла.
Нет, она никогда не пыталась скрыть. Ни своих жалоб, ни накопившихся обид. Часто плакала, но никогда не переставала владеть собой. Причитая, она обязательно что-то делала. А когда умер дед, самые тяжелые дела взяла на себя.
И все-таки я не винила деда, разве только в самой глубине души.
Помню, сидели мы с ним у его любимой липы. Я задала свой традиционный вопрос:
— Дед, зачем ты пьешь? Он отвечал:
— Пуля у меня — фашистская около сердца. Выпью — успокоится.
— Но, дед, разве может быть жизнь скучной? Это уж ты чепуху городишь
Однако дед движением руки останавливал мое разглагольствование, и разговор тек совсем в другое русло.
Дед умер днем, когда солнце радостно играло косыми лучами, его любимая липа наклоняла ветви, догоняя убегающий ветер, а я была далеко-далеко.
Что стало с бабой Маней? Она очень переживала и прожила после дедовой смерти всего год, месяца, не дотянув до своего семидесятилетия.
Е. Сыпченко.