Угостил

 Комиссаров, Ф. Угостил : рассказ / Ф. Комиссаров. – Текст : непосредственный 

// Путь Октября. – 1967. – 9 июля. – С. 4.

— Проверну твое дело, дружок, — сказал Тарзиманов, улыбаясь. Кажется есть шансы.   

— Спасибо, — сказал я, пожав ему руку.  

— Но спасибо не кирпич, дом не построишь.

— Что же делать?

— Разумей сам.

— Или споить?

— Фу! Ну зачем    так вульгарно — можно ведь сказать «угостить»!

Возможно, и было вульгарно, но я не споил его. Не из-за боязни расхода, или в обвинения в взяткодательстве. Нет. Просто этот ме­тод общения я считаю унижением. И для себя, и для него. Вдобавок, думал я о его здоровье: от попоек его лицо опухло, глаза ста­ли туманными. Многие угощают его — ведь он является тем рыча­гом, при помощи которого можно решать дела.

Я не споил его.

А на утро он запел по-другому:

   — Всю ночь о деле твоем раз­мышлял. Нет, браток, кажется, не выйдет — совершенно нет шанса.

Пахло от него винным перега­ром.

— Трещит голова, — жаловался он.

А я рассердился: ну, зачем вилять хвостом, сказать вчера – одно, сегодня — другое… Обозлился я и решил… угостить.

— Пошли, — сказал я.

Вошли в ресторан. Чокались по одной, по другой, по третьей. Наконец, в пятнадцатый раз!

Пошла пьянка, удержу нет. Пью я по капелькам, а Тарзиманов осушает каждую рюмку, затем он взялся за пивной бокал, и опрокидывал каждый тост… Начав пить за себя и за меня, он перебрал за всех своих домочад­цев, затем за друзей, дошел до троюродной сестры, последней свекрови, свояченицы и прапрабабушки жены старшего брата… Когда он поднимал и опрокидывал бокалы за пса Адольфа Лупоглазого, за кошку Мияубике, глаза его стали смыкаться, язык бессвязно болтал, старался уверять меня в том, что оказывается дело мое имеет громадный, он бы сказал, гениальный шанс, решать и развернуть его стоит «раз плюнуть», что он, Тарзиманов за это дело возьмется немедленно, вот сейчас же…эй, дайте ему всего канцелярского, хотя нет, он начнет решать в шесть утра, если только не в пять… Для сущей видимости я успокаивал его, сказав, что, мол, ладно уж можно начинать в шесть… На самом деле, думаю себе, на черта связываться с таким. Ни в коем случае!

   Таранманов   обнимал меня, лез целоваться грязной мордой. А я смотрел и удивлялся: сорок тостов! И вся эта батарея бутылок опустела, почти все содержимое влито в эту живую винную боч­ку. Да, обозлился я на него, пусть пьет!

Затем глаза его стали закры­ваться. Лишь его руки ощупыва­ли меня, а губы шептали:

— Сакина, Сакина моя!

Велели его увести.

Еле вытащил я Тарзиманова. На улице не видно ни зги. Доро­га была грязной, споткнулся мой Тарзиманов и плюхнулся носом на месиво…

Поднял я его, увел в сторону и, посадив на скамейку, пошел искать хотя бы какую-нибудь ма­шину: тащить Тарзиманова до самого его дома я, разумеется, был не в силах… Сорок бокалов тоста!

Видимо я ходил долго. Когда же пришел на место, где оставил «рычага всех дел», от Тарзиманова след простыл. Искал я его, но не нашел.

Его оказывается, подобрали и увезли в вытрезвитель. Сказыва­ли, что три дня не приходил Тарзиманов в себя, бредил в состоя­нии невменяемости. А теперь, го­ворят, проходит сеансы гипноза. Передали слух будто сердит на меня. Всем говорил:

— Только Сальман подвел, спо­ив меня…

Вот и угощай человека? Благодарность-то какова, а!