Исчезнувшая радость

Поспелов, С. Исчезнувшая радость : рассказ / С. Поспелов.

– Текст : непосредственный

// Путь Октября. – 1973. – 9 июня. – С. 4.

 

   Шагал Миша по избе, слушал  наказ матери и радовался. Уж очень хотелось ему быть взрос­лым стать нужным человеком.

   – Не послала бы, родненький, да самой не можется, а не ехать нельзя, семена нужны. Не посеем – сестренки умрут с голоду. Рыжуху береги. Скоро «Никола», а у нас у себя еще ни зерна не посеяно. Да и кажется мне, что она в тяжести.

   – Ладно, мама, не маленький.

   – Знамо, что большой, – с болью произнесла она, -одиннад­цатый на исходе.

   – Дело не в годах, а в руках, ты сама же говорила.

   – Говорила, голубчик, а о лошади помни, кормилица она наша. Хозяин подгонять будет, так особенно не спеши. Три ме­ры пшеницы за неделю-то оправ­даете. В займы ведь берём, – про­должала она. – Утрами вставай с первой побудки, не то сам при­дет – за волосья подымет.

   … Пухтина дома не оказалось, уехал на кожевенный завод. – Старший из работников опреде­лил Мишу на боронование зяби. Весь день до позднего вечера он ходил за бороной по рыхлой пашне, весело насвистывая, под­гонял лоснившуюся от пота Ры­жуху.

   – Не до меня жадному нэпма­ну, ему надо везде поспеть: и на завод, и в поле. Мне он не боль­но нужен, – разговаривал с со­бой Миша. – Работаю я по справедливости, зачем ко мне ездить. Довольный сделанным, усталый, в сумерки он пришел на квартиру. За ужином дремал и кое-как держался на табуретке. Полусон­ного стряпуха отвела его в клеть, указала на черневшую на полу подстилку.

   – Вот, ложись сюда, накро­ешься полушубком.

Миша, не раздеваясь, лег и сра­зу же уснул. На рассвете от толчка в бок пробудился.

   – Вставай! Хватит валяться, по­ра в поле, – прогремел над ним чей-то бас.

Мальчик сел, ежась от холода, запустив пальцы рук в светлые вьющиеся волосы, поддерживал

клонившуюся к постели голову. Окрик повторился.

   – Я сейчас, – прошептал Миша, но встать ему не хватило сил.

    Через несколько минут кто-то взял его за ноги, стащил с посте­ли, впрягся, как в оглобли, и пово­лок из помещения. Рубашка за­дралась, о неровности полевиц царапало сниму. Миновав порог, Миша ударился затылком о пол в сенках, вскочил. Перед ним, ухмыляясь, стоял черный, как цы­ган, невысокого роста парень.

   – Ну, как, хорошо прокатил?

   Мальчик зло смотрел на обид­чика, не знал что ответить.

    – Вот так, если не хочешь пе­шком, каждое утро на собствен­ной карете с шиком выезжать будешь. А сейчас пошли завтрак зарабатывать. Я тут в работни­ках и порядки знаю.

Лошади стояли под навесом у колоды, доедали мешанку.

Расцветало. Затухала заря, как цветок, раскрывающий розовые лепестки, нарождался день.

   – Торопись! Хозяин опаздываю­щих не терпит, -крикнул работ­ник и, подхлестывая коня пово­дом, ускакал.

Вслед за мим, вцепившись в гриву, спешил Миша. До места добрался скоро. Быстро запряг лошадь, приступил к работе.

   – До хозяина управились, – подбирая вожжи, торжествовал маль­чик. Ему стало легко, как в сновидении при полете. Рыжуха, словно понимая Мишу, не дожи­даясь понуканий, натянула по­стромки, поволокла борону. Ок­рыленный этим крохотным успехом он радовался, что делает доброе дело, хотя и на чужом по­ле, на близкой по-матерински земле.

В это время подъехал хозяин. Не слезая с тарантаса, провожая холодным взглядом борноволока, крикнул:

   – Попроворней шевелись!

   От окрика по спине Миши прошёл озноб. Как мираж исчезла радость, померкло розовое утро, посерела даль. Потянул резкий ветер, стало холодно, неуютно. Он щёлкнул вожжей по боку и без того быстро шагавшей лошади и в припрыжку побежал за бороной.

    На четвертый день, перед обедом, Миша стал замечать: не здоровится Рыжухе. Плохо реагирует на понукание, часто останавливается.

   – Заболела, наверное, – со страхом думал мальчик. – Не сберег, замучил. Что теперь скажет мама?    

   На поле подъехал хозяин. Он с бранью подошел к Мише, выхватил у него кнут и начал бить ло­шадь. Рыжуха стояла, расставив ноги, изогнув шею, смотрела плачущими глазами на безжалост­ного человека. И вдруг неуклюже запрыгала, как спутанная, я тут же упала.

   Обливаясь слезами. Миша бе­жал за хозяином, хватался за хлыст, кричал:

  – Не надо бить, дяденька. Она больная, не надо, дяденька!

   На половине загона Рыжуха снова упала. Пухтин сломал о ее круп кнутовище, хлестнул Мишу, обломки бросил к его ногам, ру­гаясь, ушел с загона.

   Мальчик кинулся к лежавшей лошади, потягивая за повод, уп­рашивал:

   – Вставай, кормилица! Вставая, хорошая!..

   – Мама! – сквозь рыдания выр­валось у него. – Ты, наверное, все смогла бы…

   Оставив лошадь, Миша бросил­ся бежать. От поля, на котором он работал, до дома расстояние более пяти верст. Чтоб сократить его он бежал напрямик по пашне, через овраги и балки. Страх гнал его, как осенний ветер – перекати-поле. Свистело в ушах, стучало сердце, словно подталкивало: скорее, скорее!… Ему! стало жарко и тяжело дышать. Во рту пересохло, покалывало в груди. Хотелось нить. Из-под картуза тек едучий пот, попадал в глаза. С преодолением каждой сотни сажен покалыванье в груди усиливалось, становилось жгучим, как будто бы там что-то тлеет и вот-вот загорится огнем.

    … А между тем Рыжуха благополучно поднялась, помогла освободиться от предплодового места своему первенцу – карему жеребчику, сделавшему первые шаги на зов матери. Облизывая новорожденного, она головой подталкивала несмышленыша к теплому напряженному вымени, накормила его и повела домой тем же путем, где бежал Миша.

С. Поспелов.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *