Кураева, О. Русское сердце / О. Кураева. – Текст : непосредственный.
// Путь Октября. – 1993. – 16 января. – С. 2.
В одной маленькой тихой улочке с очень прозаичным и неуклюжим названием «Промкомбинатская» есть старый дом. Большой, деревянный, крашенный яркой коричневой краской, с голубыми ставнями. Обычный русский дом, каких много еще сохранилось по деревням, но очень мало осталось в городе. В нем длинные сени, при больших горнице и кухне – крошечные спальни, обязательный домотканный половичок у порога и белоснежные, отстроченные по краю вышивкой занавески на окнах. Полы блестяще-чисты, у кухонного стола – прялка, а в переднем углу большой комнаты – вечнозеленая пальма в кадке.
В этом доме, кажется, на веки-вечные поселились уют и покой. Здесь само время течет такой медленной, прозрачной рекой, что кажется – оно ощутимо, его можно потрогать руками. И поддавшись его неторопливым волнам, сесть в кресло с книгой, положить голову на подлокотник и уснуть безмятежно.
Ничем этот скромный дом не знаменит. Ничем не знаменита его хозяйка – Любовь Яковлевна Елистратова. Жила, как все: в работе, в семье. Двух дочерей растила. Замуж выдала. Сейчас на пенсии – ей 63 года. Обыкновенная женщина, крепкая еще, бодрая. Но один факт из ее биографии сразил мою душу.
Едва ли не десять последних лет Любовь Яковлевна ухаживает за больными. Сначала, долго проболев, умерла на ее руках свекровь. Потом четыре года болел муж и тоже умер. Пятый год пошел с тех пор. Можно было бы пожить на покое, внуков побаловать. А она тогда же взяла в дом парализованную тетку, которой ныне 82 года, и стала ходить за ней.
Тетка, Прасковья Васильевна Головкина, – одна-одинешенька. Вся в несчастьях. Было трое детей, да все умерли. Муж ушел. А в старости, на семьдесят пятом году, разбил паралич. Жила Прасковья Гавриловна в старом домике в Ишимбае, который потом за две тысячи (считает, что этого хватит на похороны) продала кому-то под сад- огород. Никто за ней не присматривал, бедствовала в одиночестве. И очень сейчас довольна тем, что переехала к племяннице.
Зашедший в дом посторонний человек ни по каким особым признакам не определит, что здесь живет больная старушка. В чистом воздухе комнат нет даже намека на несвежий запах, очень быстро поселяющийся в доме вместе с больным человеком, почти не встающим с постели. Те, кто сталкивался с этим, – поймут: значит, здесь постоянно моют, меняют, купают, стирают. А еще надо вовремя сварить (и часто – отдельное блюдо), поставить рядом с кроватью. Уходя зажечь свет (а вдруг непредвиденно долго задержишься?), налить чаю, пододвинуть «утку»… Но Любовь Яковлевна с таким воодушевлением рассказывает о том, как она купает старушку, что ей варит, словно увлекательнее этого занятия нет. – Никакого специального внимания нам не нужно, – она энергично отмахивается. – Еще что! И никуда я из-за этого не хожу и ничего не прошу. Я сама и сварю, и в магазин схожу, и вымою все. Но вот если бы к празднику – есть же сейчас особые дни милосердия, инвалидов – удивили бабку чем-нибудь вкусным, вот ей была бы радость! И удовольствие – внимание оказывают.
Что в этих словах – извечное русское терпение, вошедшее в нашу плоть и кровь вместе с христианством, которое велит только терпеть и не роптать, ибо истинная жизнь нам предстоит там, на небесах, где за добро и грехи каждому Богом воздастся? Или это то самое величие русской души, провозглашаемой богоносной. Журналистка Ольга Щербинина в своей статье в журнале «Родина» пишет: «Русский человек притягивает несчастья, как высокое дерево – молнию». Прекрасно сказано. Но редкая молния в состоянии сжечь то дерево дотла. Не каждая даже и опалит. Потому что силе ударов судьбы противостоит русское сердце, полное терпения, милосердия, трудолюбия. Судьбы тысяч, миллионов простых русских женщин – тому молчаливое свидетельство.
Недавно Александра Петровна Бурова, наш старейший селькор из деревни Дарьино, рассказала мне еще об одной такой женщине – простой труженице. Место, занимаемое ею, столь скромно, что вряд ли кто ее приметит. 23 года Валентина Кузьминична Малышева проработала сельским почтальоном в Старой Казанковке. Зимой ли, в метель, в буран, осенью и веской – в непроходимую грязь запрягала эта маленькая, худенькая женщина лошадь и ехала за почтой в Дарьино. А потом – по деревням. В Ст. Казанковке – 75 дворов, в Липовке (сейчас этой Деревни уже кет) – 30. Плюс к почте везла и покупки для старушек, и лекарства, и книги из библиотеки.
– Едет, бывало, вся заметенная снегом, – рассказывала Александра Петровна. – Лица не видно. Пожалеешь ее. Посетуешь. А она только вздохнет: тяжело, конечно, но работать надо – как же иначе? И никогда ни в чем не откажет. Кто, что ни попроси привезти – Валя все сделает.
С Нового года Валентина Кузьминична Малышева стала пенсионеркой. От имени многих односельчан просила передать ей Александра Петровна самые наилучшие пожелания и огромное спасибо за ее труд, за доброту души.
Этот ряд русских женщин с судьбами простыми, трагичными и великими можно было бы продолжать и продолжать. Я не могу назвать то, что они делают – подвигом. Может быть, потому что жизнь выше подвига. А может, и потому что никто из них не, оказал бы того о себе – они просто живут. Делают свое дело, предназначенное им на земле. Лучше всего о них сказал Некрасов: «Есть, женщины в русских селеньях…». Есть. Пока еще есть.|
О. Кураева.