Пучкин, А. Горожанка : рассказ / А. Пучкин. – Текст : непосредственный
// Путь Октября. – 1973. – 14 апреля. – С. 4.
Прямо за рекой – крутая гора. По ее склону – березы, мелкий дубняк, а чуть правее, где дорога черной змейкой сбегает с холма к деревне, – густая зелень молодого ельника.
«Красиво тут, – подумала Таня. – Красиво. И люди хорошие. Удивительно: такая глухомань, а друг к другу все обращаются по имени-отчеству».
Подпёрла кулачками подбородок, скосила глаза на подругу. Соня безмятежно спала в тени черемушника.
Таня задумалась, и перед ее взором встала широкоплечая фигура управляющего. Его загорелое и пропыленное лицо и серьезные, совсем неулыбчивые глаза.
Две недели горожанки здесь, на совхозном току. Двенадцать медсестер, фельдшериц и акушерок.
На второй или третий день, когда вдруг отказал погрузчик, на мотоцикле прикатил он.
– В чем дело, почему стоим?
– А так вот и стоим. Не работает, – ответила Таня. Была она у девчат за старшую.
– Грузить вручную и немедленно.
Блеснул белками сердитых глаз. Пошел было, оглянулся. Глаза их встретились. В Таниных – недоумение, в его – та же строгая неподкупность. Но вдруг на секунду вспыхнул огонек доброты и тут же потух. Промолчал, уехал.
– Он у вас всегда такой бука? – кивнула Татьяна тете Паше.
– Евгений Ильич-то? Он у пас хо-ороший! – нараспев ответила Пелагея. – Заботливый ко всем. А уж культурный! Институт заканчивает. Да вот жизнь у ево семейная вся на перекос пошла.
– Это как понять?
– А как хошь понимай. С женой несчастье случилось. Оставила ему сына. В этом г году Ванюшка в школу пойдет. Один с мальчонком семь лет живет.
– Что ж не женится? Девчат у вас хороших нет, что ли? – обступили Пелагею медички.
– Как нет, нашлись бы. Не забудет первую. Сурьезная, вишь, любовь была…
… Татьяна тронула веткой подругу:
– Эй, Соня-засоня. На ток пора.
Хлещет струя пшеницы, чуть ближе – больно лицу. У девчонок от непривычки мозоли на ладонях. А отдохнуть некогда. Хлеб идет и идет с поля, только успевай подрабатывать.
Протарахтел мотоцикл, возглас у самого уха:
– Устали? Вижу, устали!
Таня закусила губу, промолчала.
– Передохните, разговор есть.
Прошелся по току, подсел к медичкам. Покусывая травинку, задумчиво смотрит на Татьяну. Она силилась выдержать этот взгляд, крепилась, но вдруг смутилась и покраснела.
Управляющий швырнул травинку, отвел взор в сторону.
– В животноводстве нелады у нас. Одна доярка в больницу легла, двое – с новорожденными. Не скрою – одна в город сбежала. Из вас кто-нибудь доил коров? Ну, хоть вот вы, – повернулся Евгений Ильич к Соне.
– Один раз и то пролила молоко.
– Я совсем серьезно, – под дружный хохот девчат продолжал управляющий. – Ну, а вы, Татьяна Егоровна?
– Когда в деревне у мамы гостила.
– Это уже дело. Выручайте. Хотя бы на неделю-другую. Подумайте, я вечером приеду.
Девчата весь день острили. – Сонька опять прольет.
– Коровы-то что. Там бык злющий: рога по метру.
– Тань, или согласишься? Татьяна в сердцах воткнула – лопату в ворох.
– А вот и пойду. И Соня пойдёт. Чтоб не считали нас тут за белоручек.
… Коровы недовольно косились на новых хозяек. А тут ещё зной.
– Вы их лаской, лаской коровушек-то, – поучала старая доярка Мотя. – Они на ласку отзывчивые.
– Отзывчивые, – всхлипнула Соня, выскочив из-под коровы, – хвостом по лицу трахнула.
– Привяжи хвост.
Татьяна молча глотнула горький комок, подступивший к горлу. Ее корова встала ногой в ведро.
– Не кручинься, родная, – утешала Мотя. – Все мы так начинали.
– Верно! – весело рассмеялся управляющий, словно свалившись с неба.
Таня молча отвернулась.
На четвертый день Соня заговорщически зашептала:
– Давай сбежим, а? Что мы, привязаны к табуну?
Татьяна скомкала косынку, в сердцах отрезала:
– Не уйду, назло ему научусь доить не хуже тети Моти, вот увидишь, увидишь!
Соня широко раскрыла глаза, уставилась на подругу:
– Э-э… Влюбилась?
– А тебе-то что?
– Значит, влюбилась.
Спали на сеновале. Сквозь дрему Татьяна слышит бесконечный лепет Соньки.
– И чем он тебе понравился? На семь лет старше. Ну, чем?
– Отвяжись!
– Я серьезно.
Таня оперлась на локоть.
– Серьезно. Люблю это слово. Знаешь, какой он серьезный, всегда подтянут, чисто одет и весь отдается работе. Сына один растит. Встретилась я раньше с одним. Так он ветряной мельницей оказался. Обманщик, кальдяй?
– А что это – кальдяй?
– На Волге у нас так торговцев звали, что свистульки продают.
– Ты любишь его, а он и не знает. Вот чудно. Сказать что-ли?
– Я тебе скажу.
Соня вскочила с лужайки, показала, на вихрастого пацана: – Танечка, а ведь это Ванюшка. Ой, вылитый Ильич. И надо же.
Таня присела на корточки:
– Здравствуй, Ваня.
– Здравствуй.
– Скоро в шкоду пойдешь? Ага. А мне папка все купил: книжки, ранец и форму с фуражкой.
Сонька, заметив управляющего, шмыгнула за угол. Выглядывая, наблюдала за подругой и управляющим. Они говорили недолго. А потом, взяв Ванюшку за руки, медленно пошли но улице.
«Пролетел август. Замечает Сонька: все чаще управляющий приезжает на дойку. Вздохнула, увидев его. Скорее б табун в помещение. Там Айрат электропроводку готовит…
Девчонки шумели:
– Как не едете? Таня, ты же старшая!
– Неужели в доярки переквалифицируешься?
Тут что-то не так, остаться в такой глуши.
Татьяна отрезала:
– А вот и остаёмся. К новому году здесь фельдшерский пункт откроют. Как раз две работницы нужны. А пока на ферме. Я в город звонила, там знают, что остаюсь.
– Чудеса, ничего непонятно.
– Котята слепые, – усмехнулась про себя Сонька.
Утром первого сентября, медички собрались около конторки, ждали машину. Татьяна шла по улице с Ванюшкой. Медички раскрыли рты от удивленья. А она, их старшая, согнав с лица смущенье, махнула рукой.
– Евгений Ильич в райком уехал. Отведу вот Ванюшку в школу, прибегу вас проводить, девочки.
А. Пучкин.