Кухаркин сын Матвей Нагаев

Пильнов, М. Кухаркин сын Матвей Нагаев [Текст] / М. Пильнов

// Путь Октября. — 1997. — 24 июля. — С. 2.

Есть встречи, которые словно вмя­тины на горячем асфальте, остают­ся в твоей памяти отпечатком на всю жизнь. Как, например, с Матвеем Нагае­вым, которому на днях исполнилось бы… Как, вы не знаете, кто такой Матвей На­гаев? Странно, странно… Хотя откуда вам знать Матвея Назаровича Нагаева, если он, кухаркин сын, не умевший до револю­ции даже расписаться, а при советской власти создавший на «мужицком языке» роман «На отрогах Урала», пребывал на нашей мелеузовской земле пятьдесят пять лет назад.

… Стояло на редкость удушливое лето 1942 года — второго года небывалой по сво­им масштабам человеческой бойни, навя­занной миру фашизмом. Под куполом зло­вещего зноя земля обжигала босые ноги. Нам, ученикам 8 «а» класса средней шко­лы №1, посланным из Мелеуза в Арслановский совхоз на все лето и осень уби­рать урожай, было намного легче, чем бес­словесным животным, на которых в воен­ную пору в деревнях держались все сель­скохозяйственные работы. Если в жару ты мог хоть как-то укрыться в шалаше, пред­варительно облившись студеной водой из родника или из бочки на колесах, то быки, к примеру, просто зверели от укусов ово­дов и их, обезумевших от боли, нечем было удержать на привязи, а тем более — впря­женных в рыдванку.

Начинал где-то с двенадцати дня и до трех-четырех после полудня, жизнь на сенокосных угодьях полностью замирала. А убирали мы сено вначале на ферме «Кизрай», затем — на «Бельской», а ближе к осени — по сегодняшнему названию — в отделении «Тукмак». Мальчишки большей частью работали на конных согребалках, девчата, «цобая» на быков, подвозили на «хлыстах» к месту стогования «поджарен­ную» солнцем траву.

На сенокосилках работали пожилые, не годные для фронта мужики, да солдат­ские жены. Нашего брата в силу безопас­ности и отсутствия навыков к этому кон­ному агрегату не допускали. Зато на со­гребалках — полностью была уже наша стихия. Хотя, конечно, не дай Бог сковыр­нуться с металлического пятачка-сидения, да где-нибудь на кочке или склоне горы, да угодить под острые, согнутые в вело­сипедное колесо частокол острых зубьев, считай — пропал, останешься калекой. А такие случаи, по рассказам, были даже с деревенскими мальчишками, у которых опыта не то, что у нас, «городских», не знавших поначалу с какой стороны на лошадь набрасывается хомут.

Агрегат этот, на паре коллективизации, представлял из себя воплощение вершины сенокосного человеческой мысли, а, следовательно, и величайшую материальную ценность. Первый ее вариант с ручным подъемником — это уже через час-два, вздувшиеся кровяные мозоли на твоих ладонях и не гнувшаяся в районе поясничной перекладины к закату солнца спина. Второй, с ножным сбрасывате­лем — более прогрессивный, где вся тяжесть подъема и опускания этого набора граблей — зубьев переносилась на лоснящуюся от пота спину лошади.

И в том, и в другом случае, возвращаясь с первыми звездами с лугов на табор, снопа­ми валились от усталости на охапку душис­того сена, засыпал, не успев даже обнять ее руками. Порой, не дотрагиваясь до опосты­левшей всем магаровой каши, которая, словно солдат на посту, напоминала о себе у об­щественного котла трижды в день, в одном и том же варианте. Каша эта, сама по себе даже очень вкусная, вроде сегодняшней ман­ки, если бы подавалась к столу пять, ну от силы шесть или семь, а не двадцать один раз на неделе. Магар — это разновидность дикого, мелкого-мелкого, как 11-й калибр охотничьей дроби, белоснежного проса. По­чему эту культуру сегодня не возделывают, ума не приложу. Очевидно, о ней забыли.

Но придвинусь мыслями к начатому раз­говору о кухаркином сыне, меченном пулей в гражданскую войну, Матвее Нагаеве. Согла­ситесь, находиться рядом в те годы с настоящим писателем и заглядывать ему в рот, как в миску с той кашей, прямо скажу — дело неординарное. Да еще, если ты в детстве любил книжки, как твои сегодняшние свер­стники – жевательную резинку. Соберет он нас, бывало, пришибленных житейскими невзгодами в минуту сенокосного затишья у рыдванки, раскроет свою историческую книгу (а роман этот действительно исторический, схожий с шолоховс­кой «Поднятой целиной», где сам автор Мат­вей Нагаев, будучи, как и Давыдов, тоже двадцатитысячником и посланный партией стро­ить в деревне новую, колхозную жизнь) и начинает рассказывать, как трудно ему было после ликбеза писать эту книгу и сколько «тонн» бумаги он перевел, пока она увидела свет». Оно и понятно, сироте из крестьянской семьи выбиться в люди было все равно, что сегодняшнему безработному стать бан­киром.

С первых дней революции ты в рядах Красной Армии, там, где «вас обнимала гро­за» и где вы, помешанные мечтой о мировой революции, крушили все, что можно развалить, шли стенкой брат на брата, сын на отца. Получив ранение, оказался в госпитале в г. Сумы, где впервые и научился читать. Ни о какой книге ты тогда и думать не смел — в 22-м тебя избирают членом Кунгурского исполкома, а позднее членом исполкома НКП (б). Затем ты назначаешься начальником уезд­ного земельного управления, откуда в годы коллективизации дорога и приводит тебя с отрядом двадцатипятитысячников в дерев­ню для организации колхоза. Именно все то, через чего ты прошел, чего испытал и ви­дел, и легло впоследствии в основу твоего романа. У горя, говорят, и песни горшене. Потому твой роман и пронизан бедой, слезами и надеждами на будущее. Крестьянская голытьба, объединяющаяся в коммуну, ку­лаки с обрезами, прячущие в тайниках на­копленные богатства — все это противосто­яние, которое порождает любая революция.

До выхода в свет книги ты печатаешь свой первый рассказ в кунгурской газете «Искра» под названием «Через бурные вол­ны», а позднее, в пермской «Звезде» рас­сказ «Партизан». К 1932 году переезжа­ет в Уфу, где также печатаются твои рассказы в газетах и альманахах. Первая часть романа «На отрогах Урала» издает­ся Башгосиздатом в 1937 году, а вторая — в 1940-ом. Начавшаяся война, заставшая тебя в расцвете твоих творческих сил и планов (помню, как ты рассказывал нам о своих задумках написать новый роман) и приве­ла тебя к нам, в Мелеузовский район. Здесь бы можно добавить, что ты с 1938 года — член Союза советских писателей, награж­денный медалью «За доблестный труд» Великой Отечественной войне 1941-1945 г.г.».

Вот ты, Матвей Назарович, давно уже там, где и герои твоего романа, а того не ведаешь, как постыдно склоняют тебя се­годня твои внуки и правнуки, дорвавшие­ся до власти. Те самые, которым ты, ку­харкин сын, со своей пожизненной избран­ницей Машей Чесноковой, такой же ку­харкой, как и ты сам, дали им жизнь, бес­платно возвели их к научным степеням, вывели лапотную страну-замухришку в одну из сильнейших держав мира, спас­шую впоследствии этот мир от фашизма, не говоря уже о космосе, и которую твои, эти самые внуки и правнуки, гордящиеся званием «реформаторы», то ли от избытка ума, то ли наоборот — от его существенного недостатка, сумели так быстро развалить все то, что ты с таким трудом создавал десятилетиями.

Правда, тебя, как главного создателя мощи государства при жизни твоей не особенно баловали привилегиями, пытаясь убедить, что самыми счастливыми на зем­ле будут не ты, а твои дети, то есть, дети — кухаркиных детей, которых ты оставил после себя в коммунальной квартире.

Ну, а сегодня у них, то есть у твоих детей, как в том кинобоевике, в очередной раз  любезно подброшенном нам из-за кор­дона – «Гори все огнем». Одно непонятно: удастся ли выбраться из этого полымени тем, кто этим огнем «забавляется»?

М. Пильнов.