Горожанка

Пучкин, А. Горожанка : рассказ / А. Пучкин. — Текст  : непосредственный

 // Путь Октября. — 1973. — 14 апреля. — С. 4.

 

  Прямо за рекой — крутая гора. По ее склону — березы, мелкий дубняк, а чуть правее, где до­рога черной змейкой сбегает с холма к деревне, — густая зелень молодого ельника.

«Красиво тут, — подумала Та­ня. — Красиво. И люди хорошие.  Удивительно: такая глухомань, а друг к другу все обращаются по имени-отчеству».

Подпёрла кулачками подбо­родок, скосила глаза на подругу. Соня безмятежно спала в тени черемушника.

Таня задумалась, и перед ее взором встала широкоплечая фигура управляющего. Его за­горелое и пропыленное лицо и серьезные, совсем неулыбчивые глаза.

Две недели горожанки здесь, на совхозном току. Двенадцать медсестер, фельдшериц и аку­шерок.

   На второй или третий день, когда вдруг отказал погрузчик,  на мотоцикле прикатил он.

   — В чем дело, почему стоим?

   — А так вот и стоим. Не работает, — ответила Таня. Была она у девчат за старшую.

   — Грузить вручную и немедленно.

Блеснул белками сердитых глаз. Пошел было, оглянулся. Глаза их встретились. В Тани­ных — недоумение, в его — та же строгая неподкупность. Но вдруг на секунду вспыхнул огонек доброты и тут же потух. Промолчал, уехал.

   — Он у вас всегда такой бука? — кивнула Татьяна тете Па­ше.

   — Евгений Ильич-то? Он у пас хо-ороший! — нараспев ответила Пелагея. — Заботливый ко всем. А уж культурный! Инс­титут заканчивает. Да вот жизнь у ево семейная вся на перекос пошла.

   — Это как понять?

   — А как хошь понимай. С женой несчастье случилось. Оставила ему сына. В этом г году Ванюшка в школу пойдет.  Один с мальчонком семь лет живет.

   — Что ж не женится? Девчат у вас хороших нет, что ли? — обступили Пелагею медички.

   — Как нет, нашлись бы. Не забудет первую. Сурьезная, вишь, любовь была…

… Татьяна тронула веткой подругу:

   — Эй, Соня-засоня. На ток пора.

   Хлещет струя пшеницы, чуть ближе — больно лицу. У девчо­нок от непривычки мозоли на ладонях. А отдохнуть некогда. Хлеб идет и идет с поля, толь­ко успевай подрабатывать.

Протарахтел мотоцикл, воз­глас у самого уха:

   — Устали? Вижу, устали!

Таня закусила губу, промол­чала.

   — Передохните, разговор есть.

   Прошелся по току, подсел к медичкам. Покусывая травинку, задумчиво смотрит на Татьяну. Она силилась выдержать этот взгляд, крепилась, но вдруг смутилась и покраснела.

Управляющий швырнул тра­винку, отвел взор в сторону.

   — В животноводстве нела­ды у нас. Одна доярка в больницу легла, двое — с новорож­денными. Не скрою — одна в город сбежала. Из вас кто-нибудь доил коров? Ну, хоть вот вы, — повернулся Евгений Ильич к Соне.

   — Один раз и то пролила молоко.

   — Я совсем серьезно, — под дружный хохот девчат продолжал управляющий. — Ну, а вы, Татьяна Егоровна?

   — Когда в деревне у мамы гостила.  

   — Это уже дело. Выручай­те. Хотя бы на неделю-другую. Подумайте, я вечером приеду.

Девчата весь день острили. — Сонька опять прольет.

   — Коровы-то что. Там бык злющий: рога по метру.

   — Тань, или согласишься? Татьяна в сердцах воткнула — лопату в ворох.

   — А вот и пойду. И Соня пойдёт. Чтоб не считали нас тут за белоручек.

… Коровы недовольно коси­лись на новых хозяек. А тут ещё зной.

   — Вы их лаской, лаской коровушек-то, — поучала старая доярка Мотя. — Они на ласку отзывчивые.

   —  Отзывчивые, — всхлипнула Соня, выскочив из-под коровы, — хвостом по лицу трахнула.

   — Привяжи хвост.

Татьяна молча глотнула горький комок, подступивший к горлу. Ее корова встала ногой в ведро.

   — Не кручинься, родная, — утешала Мотя. — Все мы так начинали.

   —  Верно! — весело рассмеял­ся управляющий, словно свалившись с неба.

Таня молча отвернулась.

   На четвертый день Соня за­говорщически зашептала:

   — Давай сбежим, а? Что мы, привязаны к табуну?

Татьяна скомкала косынку, в сердцах отрезала:

   — Не уйду, назло ему на­учусь доить не хуже тети Мо­ти, вот увидишь, увидишь!

Соня широко раскрыла гла­за, уставилась на подругу:

   — Э-э… Влюбилась?

   — А тебе-то что?

   — Значит, влюбилась.

Спали на сеновале. Сквозь дрему Татьяна слышит бесконечный лепет Соньки.

   — И чем он тебе понравил­ся? На семь лет старше. Ну, чем?

   — Отвяжись!

   — Я серьезно.

Таня оперлась на локоть.

   — Серьезно. Люблю это слово. Знаешь, какой он серьезный, всегда подтянут, чисто одет и весь отдается работе. Сына один растит. Встретилась я раньше с одним. Так он ветряной мельницей оказался. Обманщик, кальдяй?

   — А что это – кальдяй?

   — На Волге у нас так торговцев звали, что свистульки продают.

   — Ты любишь его, а он и не знает. Вот чудно. Сказать что-ли?     

   — Я тебе скажу.

Соня вскочила с лужайки, показала, на вихрастого пацана: — Танечка, а ведь это Ванюшка. Ой, вылитый Ильич. И надо же.

Таня присела на корточки:

   — Здравствуй, Ваня.

   — Здравствуй.

   — Скоро в шкоду пойдешь? Ага. А мне папка все купил: книжки, ранец и форму с фуражкой.  

   Сонька, заметив управляющего, шмыгнула за угол. Выглядывая, наблюдала за подру­гой и управляющим. Они гово­рили недолго. А потом, взяв Ванюшку за руки, медленно пошли но улице.

«Пролетел август. Замечает Сонька: все чаще управляющий приезжает на дойку. Вздохну­ла, увидев его. Скорее б табун в помещение. Там Айрат элек­тропроводку готовит…

   Девчонки шумели:

   — Как не едете? Таня, ты же старшая!

   — Неужели в доярки пере­квалифицируешься?

Тут что-то не так, остать­ся в такой глуши.

Татьяна отрезала:

   — А вот и остаёмся. К но­вому году здесь фельдшерский пункт откроют. Как раз две работницы нужны. А пока на ферме. Я в город звонила, там знают, что остаюсь.

   — Чудеса, ничего непонятно.

   — Котята слепые, — усмех­нулась про себя Сонька.

Утром первого сентября, ме­дички собрались около контор­ки, ждали машину. Татьяна шла по улице с Ва­нюшкой. Медички раскрыли рты от удивленья. А она, их старшая, согнав с лица смущенье, махнула рукой.

   — Евгений Ильич в райком уехал. Отведу вот Ванюшку в школу, прибегу вас проводить, девочки.

А. Пучкин.