Что читал Великий Комбинатор

   Роман «Двенадцать стульев» И. Ильфа и Е. Петрова многие читают как минимум дважды. Лично я, то потеряла счет. При любом упадке настроения. Первый раз бегло, «запоем», следя только за головокружи­тельными приключениями кон­цессионеров и от души смеясь. Второй раз — медленно, наслаж­даясь книгой. И часто при таком чтении современный читатель не­доуменно останавливается на строках, не совсем понятных…

   Скажем, в главе «Следы «Тита­ника» Остап, подстригши Во­робьянинова, комментирует свое деяние фразой: «Нервных просят не смотреть! Теперь вы похожи на Боборыкина, известного ав­тора-куплетиста».

   Собственно, П. Д. Боборыкин (1836-1921) куплетов никогда не писал и не исполнял, а был автором множества романов, по­вестей, очерков, пьес, статей и рецензий. Если собрать все им написанное, наберется, вероят­но, не менее ста томов. Только в 1880-1890 годах вышло два двенадцатитомных собрания его сочинений, не повторяющих друг друга. Лучшие произведения писателя хвалил А. М. Горький, но в основном творчество Боборыкина носило бытописательский характер. Его книги были много­словны, изобиловали смаковани­ем интимных подробностей, по­тому и пользовались популярностью в невзыскательной обы­вательской среде. Это, должно быть, и дало повод Ильфу и Пет­рову устами Бендера «прикле­ить» Боборыкину такой малопоч­тенный ярлык.

   Другая сцена: великий комби­натор не может ударить вориш­ку Пашу Эмильевича, продавше­го драгоценный стул перекупщи­ку. «Набил бы я тебе рыло, — мечтательно сообщил Остап, — только Заратустра не позволяет». Это Бендер вспомнил героя фи­лософского трактата Ф. Ницше «Так говорил Заратустра». Ос­новная мысль книги — идея соз­дания сверхчеловека, особого сверхиндивидуума, освобожден­ного от большинства морально-этических ценностей и обяза­тельств, свойственных просто человеку. А «борцам» за сию идею рекомендовалось не очень- то церемониться, а то и вовсе не считаться с окружающими в про­цессе достижения цели. По мыс­ли Бендера, Паша Эмильевич — один из таких «борцов». Сколь­ко в этой короткой реплике унич­тожающей иронии в адрес «сверхчеловека» и русских по­борников ницшеанства!..

  Следуем дальше. Проданный стул оказывается в руках отца Федора, и пути охотников за брильянтами пересекаются. Вы­слушав доклад Воробьянинова, Бендер резюмирует случившее­ся странной, на первый взгляд, фразой: «Кислое дело, — сказал он, — пещера Лейхтвейса. Та­инственный соперник».

   В истории русской литературы есть термин «пинкертонщина». Наверняка вы слышали такое определение. Это потому, что оно довольно давнее со своей историей. Например, герой популярных в России начала XX в. анонимных книг о приключениях проницательного, удачливого американского детектива Пинкертона. Они выпускались в большом количестве, целыми сериями, и, как предполагают литературоведы, возникли в качестве рекламы реально тогда существовавшего американского «сыскного агентства Аллана Ната Пинкертона и его сыновей» (Литературная энциклопедия. Т. 8. М., 1934).

    Было и еще несколько похо­жих серий «детективщины»: «По­хождения сыщика Ника Карте­ра», серия о подвигах Шерлока Холмса (этот Холмс никакого от­ношения к Конан Дойлу не имел). Относятся сюда и выпус­ки «Пещеры Лейхтвейса». Раз­ница лишь в том, что действие в «Пещере» происходит в восем­надцатом веке и неуловимый разбойник Лейхтвейс не проде­лывает чудеса сыска, а скрыва­ется от преследований короля. Обычно первый выпуск такой се­рии давали бесплатно каждому желающему мальчишки — про­давцы газет. Расчет был прост: запутанный сюжет, «роковые» страсти, преследования, таинст­венные похищения… И вдруг, в самый кульминационный момент, повествование обрывалось. Что­бы узнать продолжение, следую­щую книжечку нужно было поку­пать. Все это продавалось на каждом перекрестке по вполне доступной цене — 5 копеек шту­ка. Ну, а о качестве подобной литературы можно судить по словам Бендера, сравнившего кражу стула с похождениями зна­менитого Лейхтвейса.

   Буквально через страницу пос­ле этого эпизода, в главе «Сле­сарь, попугай и гадалка», чита­ем следующее: «Дом №7 по Перелешинскому переулку не принадлежал к лучшим зданиям Старгорода. Два его этажа, по­строенные в стиле Второй импе­рии, были украшены побитыми львиными мордами, необыкно­венно похожими на лицо извест­ного в свое время писателя Ар­цыбашева. Арцыбашевских ли­ков было ровно восемь, по чис­лу окон, выходящих в переулок».

   Действительно, в начале века беллетрист М. П. Арцыбашев (1878-1927) был хорошо извес­тен и даже знаменит, правда, слава его была скандальная. Его роман «Санин», написанный опять-таки не без влияния ницшеанских идей о сверхчеловеке, рассказывал о неком Дон Жуане XX века, грубом и циничном юн­це, гордившемся до кичливости отсутствием у себя каких-либо общественных идеалов и обще­человеческих ценностей. Шума вокруг романа было немало. Пи­сали о нем и серьезные крити­ки. Вот какую показательную оценку дал в одной из своих ста­тей В. В. Воровский: «…Если вы внимательно прочитаете роман г. Арцыбашева, вы увидите, что Санин много ест, еще больше пьет, говорит немало по боль­шей части совершенно ненуж­ных грубостей, больно дерется и артистически соблазняет красивых женщин. Дальше этих за­просов он не идет…». А Корней Чуковский вспоминает: «Про чахлого и глуховатого М. П. Арцыбашева, прославлявшего в своих произведениях радости здорового и могучего тела, Куп­рин говорил убежденно:    — Не может быть хорошим беллетристом близорукий и глухой человек, страдающий к тому же хроническим насморком.