Ассортимент «Четырех королей»

Все больше учащаются случаи принудительного ассортимента.

Вместе с ситцем покупателя принуждают брать совершенно

ненужные ему неходовые товары.

Из газет.

 

   Настасья Пицун, жена свое­го мужа, деповского слесаря

   Пицуна, мать пятерых ма­леньких и вконец оборвавшихся Пицунов, не вытерпела отсутст­вия мануфактуры в родном ТПО (Транспортное потребительское объединение) и по­мчалась за ситцем в ближайший горо­док.

   Простояв с рассвета до полудня под многословной кооперативной вывес­кой, Настасья все-таки пробралась внутрь магазина.

   Спустя некоторое время она вышла оттуда с тремя свертками разной ве­личины. Лицо Настасьи было несколько перекошено, но, пробормотав «Я своим детям мать», она отправилась до­мой.

   — Что ты купила, жена? — угрюмо спросил слесарь. — На то я тяжелым производственным трудом зарабатываю свой разряд, чтобы ты покупала фигли- мигли?

   — Я своим детям мать! — отвечала Настасья. — Малолетний сын твой Ко­ля ходит без штанов. А ситцу без этой картины и краски для губ не продают. И всего только три метра продали.

    Картину повесили на стену. Не про­падать же картине. За нее деньги уп­лачены.

   Картина называлась «Истома».

   Изображала она целующуюся пару. Мужчина был в цилиндре, а дама та­кого вида, что малолетний сын Коля долго не мог оторвать от нее глаз и все хихикал.

   Сыну Коле Настасья чуть не оборва­ла уши. Слесарь же думал, думал и наконец разразился:

   — Мелкобуржуазная картина! Ну, я не виноват! Выдумали тоже — ассор­тимент!

   Сыну Коле сшили штаны, но прочие Пицуны ходили в прежнем виде.

   Посему в следующую получку Нас­тасья накрасила губы (не пропадать же краске! за нее деньги плачены или не плачены?) и снова бросилась в ко­оператив.

Когда Пицун вернулся с работы, же­на сидела у холодной плиты и плака­ла.

   — Обед есть?

   — Нету обеда!

   Обеда действительно не было.

   Вместо обеда на столе лежали роко­вые метры синего с желтыми горошин­ками ситца, два фунта обозных гвоз­дей, флакон духов «Четыре короля» и в толстом переплете «Трехсотлетие дома Романовых».

   — Что это такое? — страшным го­лосом закричал Пицун.

   — Дочь твоя Татьяна ходит голая, — сказала Настасья, — а ситцу без «Ко­ролей» не дают.

   — Готовь обед! — упавшим голосок молвил слесарь.

   — А деньги откуда. За ситец взяли рубль двад­цать, да за «Королей» — два, да за «Трехсотлетие» — полтора. Я своим де­тям мать! Сын твой Алек­сей трех лет от роду, срам какой, голозадый бегает.

   И запилила.

   Случилось так, что за­глянул в этот ужасный вечер к Пицуну секретарь месткома. Заглянул и на­хмурился.

   — Хорошо, — сказал се­кретарь, — Член профсою­за страстные картиночки развесил по стенам!

   «Трехсотлетие дома Романовых» чита­ет? Хорошая книжечка, товарищ Пи­цун, нечего сказать! Омещанились, гражданин Пицун.

   И стали Пицуна трепать. Вызывали и допрашивали, и доискивались, выки­нуть хотели из профсоюза вон, и только, принимая во внимание чисто­сердечное раскаяние да принудитель­ный ассортимент, объявили, строжай­ший выговор. А дивных «кооперато­ров» стали гнать в три шеи.

   А теперь, когда Настасья заводит свое: «Юная дочь твоя Шура без ру­башки ходит», слесарь энергично ма­шет руками и кричит:

   — А ты что — поцелуйных картин давно не покупала? Пусть ходит! Из «Трехсотлетия» все равно ничего не сошьешь. Не хватает у меня денег на эти ассортименты! Подожду, пока «кооператоров» не выгонят.

И. Ильф.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *