Поспелов, С. Исчезнувшая радость : рассказ / С. Поспелов.
– Текст : непосредственный
// Путь Октября. – 1973. – 9 июня. – С. 4.
Шагал Миша по избе, слушал наказ матери и радовался. Уж очень хотелось ему быть взрослым стать нужным человеком.
— Не послала бы, родненький, да самой не можется, а не ехать нельзя, семена нужны. Не посеем — сестренки умрут с голоду. Рыжуху береги. Скоро «Никола», а у нас у себя еще ни зерна не посеяно. Да и кажется мне, что она в тяжести.
— Ладно, мама, не маленький.
— Знамо, что большой, — с болью произнесла она, -одиннадцатый на исходе.
— Дело не в годах, а в руках, ты сама же говорила.
— Говорила, голубчик, а о лошади помни, кормилица она наша. Хозяин подгонять будет, так особенно не спеши. Три меры пшеницы за неделю-то оправдаете. В займы ведь берём, — продолжала она. — Утрами вставай с первой побудки, не то сам придет — за волосья подымет.
… Пухтина дома не оказалось, уехал на кожевенный завод. — Старший из работников определил Мишу на боронование зяби. Весь день до позднего вечера он ходил за бороной по рыхлой пашне, весело насвистывая, подгонял лоснившуюся от пота Рыжуху.
— Не до меня жадному нэпману, ему надо везде поспеть: и на завод, и в поле. Мне он не больно нужен, — разговаривал с собой Миша. — Работаю я по справедливости, зачем ко мне ездить. Довольный сделанным, усталый, в сумерки он пришел на квартиру. За ужином дремал и кое-как держался на табуретке. Полусонного стряпуха отвела его в клеть, указала на черневшую на полу подстилку.
— Вот, ложись сюда, накроешься полушубком.
Миша, не раздеваясь, лег и сразу же уснул. На рассвете от толчка в бок пробудился.
— Вставай! Хватит валяться, пора в поле, — прогремел над ним чей-то бас.
Мальчик сел, ежась от холода, запустив пальцы рук в светлые вьющиеся волосы, поддерживал
клонившуюся к постели голову. Окрик повторился.
— Я сейчас, — прошептал Миша, но встать ему не хватило сил.
Через несколько минут кто-то взял его за ноги, стащил с постели, впрягся, как в оглобли, и поволок из помещения. Рубашка задралась, о неровности полевиц царапало сниму. Миновав порог, Миша ударился затылком о пол в сенках, вскочил. Перед ним, ухмыляясь, стоял черный, как цыган, невысокого роста парень.
— Ну, как, хорошо прокатил?
Мальчик зло смотрел на обидчика, не знал что ответить.
— Вот так, если не хочешь пешком, каждое утро на собственной карете с шиком выезжать будешь. А сейчас пошли завтрак зарабатывать. Я тут в работниках и порядки знаю.
Лошади стояли под навесом у колоды, доедали мешанку.
Расцветало. Затухала заря, как цветок, раскрывающий розовые лепестки, нарождался день.
— Торопись! Хозяин опаздывающих не терпит, -крикнул работник и, подхлестывая коня поводом, ускакал.
Вслед за мим, вцепившись в гриву, спешил Миша. До места добрался скоро. Быстро запряг лошадь, приступил к работе.
— До хозяина управились, — подбирая вожжи, торжествовал мальчик. Ему стало легко, как в сновидении при полете. Рыжуха, словно понимая Мишу, не дожидаясь понуканий, натянула постромки, поволокла борону. Окрыленный этим крохотным успехом он радовался, что делает доброе дело, хотя и на чужом поле, на близкой по-матерински земле.
В это время подъехал хозяин. Не слезая с тарантаса, провожая холодным взглядом борноволока, крикнул:
— Попроворней шевелись!
От окрика по спине Миши прошёл озноб. Как мираж исчезла радость, померкло розовое утро, посерела даль. Потянул резкий ветер, стало холодно, неуютно. Он щёлкнул вожжей по боку и без того быстро шагавшей лошади и в припрыжку побежал за бороной.
На четвертый день, перед обедом, Миша стал замечать: не здоровится Рыжухе. Плохо реагирует на понукание, часто останавливается.
— Заболела, наверное, — со страхом думал мальчик. — Не сберег, замучил. Что теперь скажет мама?
На поле подъехал хозяин. Он с бранью подошел к Мише, выхватил у него кнут и начал бить лошадь. Рыжуха стояла, расставив ноги, изогнув шею, смотрела плачущими глазами на безжалостного человека. И вдруг неуклюже запрыгала, как спутанная, я тут же упала.
Обливаясь слезами. Миша бежал за хозяином, хватался за хлыст, кричал:
— Не надо бить, дяденька. Она больная, не надо, дяденька!
На половине загона Рыжуха снова упала. Пухтин сломал о ее круп кнутовище, хлестнул Мишу, обломки бросил к его ногам, ругаясь, ушел с загона.
Мальчик кинулся к лежавшей лошади, потягивая за повод, упрашивал:
— Вставай, кормилица! Вставая, хорошая!..
— Мама! — сквозь рыдания вырвалось у него. — Ты, наверное, все смогла бы…
Оставив лошадь, Миша бросился бежать. От поля, на котором он работал, до дома расстояние более пяти верст. Чтоб сократить его он бежал напрямик по пашне, через овраги и балки. Страх гнал его, как осенний ветер — перекати-поле. Свистело в ушах, стучало сердце, словно подталкивало: скорее, скорее!… Ему! стало жарко и тяжело дышать. Во рту пересохло, покалывало в груди. Хотелось нить. Из-под картуза тек едучий пот, попадал в глаза. С преодолением каждой сотни сажен покалыванье в груди усиливалось, становилось жгучим, как будто бы там что-то тлеет и вот-вот загорится огнем.
… А между тем Рыжуха благополучно поднялась, помогла освободиться от предплодового места своему первенцу — карему жеребчику, сделавшему первые шаги на зов матери. Облизывая новорожденного, она головой подталкивала несмышленыша к теплому напряженному вымени, накормила его и повела домой тем же путем, где бежал Миша.
С. Поспелов.