Комиссаров, Ф. Шофёр / Ф. Комиссаров. – Текст : непосредственный
// Путь Октября. – 1967. – 26 февраля. – С. 3.
— Назвать лучших водителей? А их у час много, — сказал секретарь партбюро молочноконсервного комбината. — Взять хотя бы Шалевых, скажем, Василия Егоровича…
Шалевых я не знал.
Зато знал я одного замечательного шофера с этого же комбината. Познакомились в пути. «Голосовал» я на мраковском шоссе. Остановил автопоезд с желтоватыми цистернами, на которых выведены буквы «Молоко».
— В Мелеуз? — спросил шофер. — Садитесь, будет веселее.
Поехали. Два прицепа с молочными цистернами то и дело толкали молоковоз. Но шофер не обращал на это внимания: привычно. Был он сухощав, с зорким взглядом, губы и глаза улыбались. Сразу начал говорить, как знакомый:
— Был в Исянгулово. Наливали долго… Шутка ли — целых девять тони! А то доехал бы давно.
— Дорога-то неважная, — заметил я.
— Видели мы и худшую, — сказал шофер. — Да и машина хорошая. Посмотрели бы, на каких мы начинали работать в тридцать пятом году.
— Простите, а сколько же вам лет?
— Сами как думаете?
— Вам не более сорока…
Шофер засмеялся.
— Не-ет. С восемнадцатого я… Да, да! Вот брат есть у меня, Николай, моложе на семь лет, так считают нас почти одногодками…
Помолчав, он продолжал:
— Да, начал я работать в тридцать пятом, было мне лет семнадцать. Эх, намаялись же мы тогда! День ездишь, а утром лезь под машину. Сколько этих машин перевидел — не счесть. Считайте, уж больше тридцати лет, ежедневно чуть свет — и за баранку.
— Даже на войне?
— А то как же?! От начала до конца…
Он говорит о машинах, о дорогах. Беспрерывно движутся его руки и ноги, напряженный взгляд бежит впереди автопоезда.
— Устаете? — спросил я.
— Бывает, да еще как! — сознался шофер. Годы все-таки берут свое. Здоровье иногда пошаливает. Летом у нас пора горячая. Вот и приходится работать до ночи.
Мне нужно было побывать в одной деревне. Выходя из кабины, по привычке, хотел отблагодарить водителя… Но тот отстранил протянутую руку, недовольно пробурчав:
— Что вы!? Нет, нет…
… В другой раз я встретил его осенью. Снова мы стали попутчиками.
Молоковоз месит грязь. Урчит. Кабина порой заволакивается едкой дымкой газа. От тепла потеют закрытые стекла. Шофер все так же смотрит вперед, улыбаясь, рассказывает о своём житье-бытье. Молочко, говорит он, уменьшается. Один-два рейса за день — и баста. Непривычно! Нужно бы больше возить — завод-то ведь вон как расширили, в два раза больше можно дать сухих молочных продуктов, чем раньше. Осенью и зимой основной цех работает лишь в две смены. Дело ли это! А что касается водителей, они готовы работать как летом.
Слушаю и смотрю на него. Живой, веселый, энергичный. Узнать бы-сколько он проехал на машине за эти годы? Считаю грубо: если он ездил по пятьдесят тысяч в год, и то соберется полтора миллиона километров. Нет, не мало!
… Зимой встречал я его в пути несколько раз. Но ни имени, ни фамилии не знал. Однажды в трескучий мороз две машины на узком пути еле разминулись. Из кабины молоковоза вышел шофер, и в нем узнал я давнишнего попутчика. Поздоровались.
— Как зима, так всюду снежные борозды, — сказал он, и, ничуть не огорчаясь, улыбнулся.
В последний раз я ехал с ним в июле.
… Была ночь. В Бала-Четырмане я ждал машину, чтобы ехать в Мелеуз. Стрелки часов сошлись на единице. Хотел идти ночевать к знакомому инженеру, но увидел в стороне Федоровки движущиеся огоньки. Машина!
Ждал долго. Наконец, приблизился тяжелый автопоезд с двумя прицепами молочных цистерн. Проехал было, но остановился.
— Так это вы? Айдате в кабину! — услышал я.
Да, это был тот же шофер.
— Поздненько, — говорю.
— Вечернее молоко, — сказал водитель. — Доставлю, значит за день привез 27 тонн молока. А утром в семь — опять в рейс.
Стали подниматься в гору.
— Тяжело машине, — замечаю я.
— Выдюжит. На Кавказе вон какие горы, — а ездил!
— Во время войны? — спросил я.
— Ну да. По Военно-Грузинской дороге ездили мы. Ну и горы, аж дух захватывает!
Стал рассказывать о рейсах военных лет. Возил он снаряды, мины, снаряжения, продукты, людей на разных фронтах. Исколесил прикаспийские, донские степи, проехал всю Белоруссию, Прибалтику, Польшу с тяжелыми грузами войны, дошел до Германии. А затем был на Дальнем Востоке, в Китае, когда громили Квантунскую армию, затем в Монголии, Сибири, Средней Азии… И всюду — за баранкой.
— Лучше спросите, где я не был, — засмеялся он.
Наши пути и в войну сходились часто. Оказывается, в Средней полосе России, в Белоруссии, в Польше я и он были не только на одних и тех же фронтах, но и в одних и тех же городах. Перебивая друг друга, мы вспоминали те годы, когда радуясь за победы и скорбя о потерях, двигались на запад.
Шофер не казался усталым, хотя дорога была долгая. Цепь разговора подвела нас к действительности. Говорил он о заводе. О людях. О собрании, где он выступал, поднимал важные вопросы. Его тревожили недостатки, которые все еще имеются на заводе. Все было для него небезразлично. Он жил и дышал этой землей, Родиной, обществом, частицей которых является сам.
Он не знал меня. И я его.
Но за несколько поездок передо мной открылся душевный мир самого простого трудового человека.
Приехали в Мелеуз.
— Простите, давайте познакомимся, — сказал я, назвав себя, — Как ваша фамилия?
— Я Шалев.
— Как, как? Шалев? — переспросил я.
— Да, А что? — улыбнулся шофер.
— Василий Егорович, что ли?
— О, вы, я вижу, сами знаете, — засмеялся Василий,
Я считал, что не знаю его. Оказывается, я его давно знал.
Ф. Комиссаров.