Холодкова, Е. Жестокая судьба / Е. Холодкова. —
Текст : непосредственный.
// Путь Октября. — 1993. — 26 января. — С. 3.
Исповедь дочери репрессированного
Девичья моя фамилия Степанова, а зовут меня — Елизавета Андреевна. Родилась я деревне Ключевка. В 1932 году родителей раскулачили. За то, что отец не мог выполнить налог, которым его обложили. Его осудили на три года тюремного заключения.
Скотину, всю утварь и одежду у нас сразу же забрали, дом продали на слом, а нас, семь человек — мать, семидесяти шестилетнюю бабушку и детей — поселили в продуваемой всеми ветрами кладовке, где хранились хомуты.
Ночью добрые люди приносили нам кто, что мог, а утром я выходила и рвала крапиву, коневник. Мама с расстройства сильна заболела. Потом за отца начали хлопотать бедняки и после пересуда ему дали год принудительных работ в. Мелеузе. Шестнадцатилетний брат пошел помогать ему, но не доработали они трех недель до конца срока, как их отправили в Черниковку, а немного погодя (был май) и нас повезли туда же. Везли — на подводах (всего их было около 700). Двое суток лил сильный дождь, а нас переправляли на пароме. Хотели мы зайти в деревню, которая, была невдалеке, но стражник догнал нас избив плеткой, заставил вернуться.
Приехали в Черниковку и стали работать на огороде, до которого нужно было пешком идти восемь километров. Платили нам 30-40 рублей старыми деньгами, да и те вовремя получить не могли (по три месяца зарплату задерживали). Среди переселенцев начался тиф, и я решила бежать.
До Ключевки шла пешком. Просила милостыню — кто картошки давал, кто кружку кислого молока. Иногда и сырые овощи есть приходилось. Ночевала обычно в соломе, в сарае (в дома не пускали — уж больно бедно да плохо одета была). Но всё-таки дошла до родной деревни.
Немощные старики наняли меня пасти скот, но узнав об этом старший в колхозе сказал: «Пусть уходит из деревни, а то посажу…». Жила я у Кочетковых, они посоветовали никуда не ходить. Вот и сидела я днем в сарае вместе с овцами, а ночью спала дома. Надоела мне такая жизнь и решила повеситься, да дядя веревку увидел и отобрал. Вскоре ушла я в Мелеуз.
Нанялась в работницы, но хозяйка оказалась женщиной гулящей, по всем ночам заставляла по шинкам ходить, да водку носить. Так прожила десять месяцев, потом не выдержала и ушла в Черниковку.
Работала, а в 1938 году замуж вышла. Двоих детей нажили.
В 1941 выслали в Белорецкий район лес рубить. Дети заболели дорогой (тринадцать суток добирались до места). Потом все же устроились и год проработала там. Кое как взяла направление в Уфу. Доехали с детьми до станций Везовой, а оттуда шесть суток выехать не могла. Детей кормила только ржаным хлебом (о себе уж и не вспоминала), но вот и хлеб кончился ирешила я вместе с детьми под поезд броситься. Стою, жду на перроне, когда смерть наша подойдет, да так к себе детей прижимаю, так плачу, что заметил нас дежурный по вокзалу, отвел меня от гибели, на второй день оправил в Уфу. Если жив этот человек — дай Бог ему здоровья, умер — пусть будет пухом ему земля.
Сын мой умер, но младшая дочь Валя жива. И такая добрая да желанная выросла. Вот и счастье все мое.
Давно те годы канули в лету, но до сих пор все тело ноет от того дождя проливного, под которым гнали нас в изгнание…
Е. Холодкова,
г. Мелеуз.