Богородский, М. Маленький человек : рассказ
/ М. Богородский. – Текст : непосредственный.
// Путь Октября. – 1963. – 1 сентября. – С. 4.
Матвей Назарович сидит на ящике, наполненном старой обувью и прочим сапожным хламом, и задумчиво смотрит в окно. Над пустынным полем с неумолкаемым криком вьются грачи. Они то улетают, мелькая чуть приметными крестиками в прозрачной синеве осеннего неба, то появляются вновь. И с каждым их новым возвращением все больше и больше чувствует дед Матвей свою одинокую старость.
– Скоро улетят, – говорит он сам с собою. – Ишь, как кружат: волнуются, значит.
Давно потухла в его руке самокрутка, позабыт отложенный в сторону сапог. Кажется, таким вот сгорбленным и неподвижным дед останется навсегда.
Во дворе скрипнула калитка. Матвей Назарович мельком заметил прошедшую мимо окна соседку Наталью.
– Сережкины ботинки принесла, – поздоровавшись, сказала Наталья. – В школу ему скоро, в первый класс.
– Сережке? – переспросил Матвей Назарович. – Маленькому человеку? Починю. Помогает он мне, за хлебом бегает. Боевой мальчишка.
Старик наметанным глазом осмотрел ботинки, закурил и уставился в окно. Наталья присела на скамейку. Розовый луч заходящего солнца скользнул по ее миловидному лицу и потух.
– Трудно тебе с ними, – нарушив молчание, сказал Матвей Назарович. – Своих двое да Сережка… – Муж был бы – дело другое.
– Не чужой он мне. Как-нибудь проживем. Хотели было в детский дом его отправить, когда умерла мать. Не согласилась. Вчера со стройки плотник приходил, где Сережина мать работала. Всей бригадой, говорит, крышу починим. Душевный человек. Полный пакет конфет принес. Это, говорит, от нашей бригады. О Сереже, говорит, мы не забудем.
С кровати спрыгнул котенок. Выгнув спину дугой, он подошел к деду и стал тереться о его ноги.
– Ишь, паршивец, тоже внимания требует! – вдруг оживился старик и добрым голосом пообещал: – Починю к школе.
Наталья всхлипнула.
– Спасибо, Матвей Назарович, как-нибудь забегу на досуге, бельишко постираю.
К старому вязу, что рос во дворе деда Матвея, бежали соседские ребятишки. Толстый рыжеволосый Васька, сын Натальи, тяжело пыхтя, вскарабкался на нижний сук дерева. За ним Сережка.
– Ты не залезешь на самую макушку, – сказал ему Васька.
– Залезу, только мать твоя будет ругать.
– Трус ты – вот и не залезешь.
– А ты – рыжий поросёнок!
– Скажи еще раз! – скорчил Васька свирепую рожицу. -Сразу полетишь отсюда.
– Ты тоже полетишь!
– Тебя в детский дом заберут!.. – выпалил Васька.
Сережка как-то сразу притих, сжался. В его больших карих в глазах уже не было злобы, в них появилась прежняя грустинка. Выражение его чистого смуглого лица стало одновременно покорным и безразличным.
Драки не произошло. Однако от того, что видел и слышал Матвей Назарович, ему стало невыносимо тяжело. Небольшая сценка заставила глубоко задуматься, вспомнить свое детство.
«Маленькому человеку, сироте, в любое время трудно» – подумал он. – Трудно до тех пор, пока силу не почувствуешь… Вот и будут мальчишку детским домом пугать. А откуда им знать, как там живется: хуже или лучше. Неизвестности он боится – вот что. К знакомым его тянет, к своим».
Матвею Назаровичу захотелось с кем-нибудь поделиться мыслями. У него не было определенной цели чем-то помочь мальчишке, просто хотелось говорить, говорить. Он так крепко задумался, что даже не заметил, как вошёл к нему Сережка.
– Дедушка, – со слезами на глазах проговорил мальчишка, – а меня тетя Наталья в детский дом хочет отправить.
– Это, брат, хорошо. Не пропадешь! – со вздохом повторил старик. И отыскав в баночке из-под консервов крючковатыми сухими пальцами гвоздик, ловким взмахом молотка вогнал его в каблук. – Выучишься – человеком будешь. Мне вот не пришлось учиться-то: в бедноте рос, кусочки собирал.
– Какие кусочки? – не понял Сережка.
– Известно, какие – хлебные. Знать, голоден был.
– 0-о-о, – понимающе протянул мальчик. – У тетки Наталии полный мешок муки… И в детский дом мне не хочется.
– Почему же?
– Здесь товарищи, Васька…
– Что – Васька, – возразил дедушка. – Там тоже товарищи будут. Во! На большой!
Сережка потупился, спросил тихо:
– Кто тебе в магазин за хлебом будет бегать?
Старик внимательно посмотрел на мальчика, словно видел его впервые, шумно вздохнул, сказал:
– Васька сбегает.
– Куда ему! – обиделся мальчик. Он когда бежит – всегда спотыкается. Так и деньги недолго потерять.
Матвей Назарович часто-часто заморгал и положил на Сережкину голову шершавую ладонь.
– Как же нам быть-то, а? – спросил он хриплым голосом, Аль со мной тебе жить?
– Правда! – спросил мальчик и посмотрел на деда долгим, немигающим взглядом.
– А что? – забодрился старик, начиная верить в свое решение.
– Заживем вдвоем. Во! Зимою валенки будем подшивать, картошку печь. Одежонку тебе справим…
– И книжки, – вставил Сережка. – Первоклассные.
– Книжки перво-наперво.
Старик обнял мальчика и таинственно зашептал:
– У меня, брат, денежки есть. Немного, а есть. Книжки перво-наперво, и – все такое. Сиди себе, пиши, читай. Я – работаю, ты – учишься.
Топкие губы старика тронула улыбка, в груди потеплело. Давно он не был таким взволнованным, таким щедрым.
***
На следующий день Матвей Назарович пошел к соседям с починенными ботинками. Навстречу ему из калитки выходила незнакомая девушка с букетом цветов, ведя за руку мальчика. Не узнал вначале дед Матвей
Сережку. На нем была новенькая школьная форма.
– В интернатскую школу иду, дедушка, – весело сообщил сияющий Сережка. – В первый класс. И жить там буду, только в воскресенье можно приходить…
Долго стоял Матвей Назарович у калитки, до тех пор, пока девушка и маленький человек не скрылись в переулке.
«Пожалеть хотел, приголубить, – думал он. – А как вышло! И одежонка исправная, и портфель новенький, и цветы… Выучится – человеком будет. А то, как те летчики, в космос полетит».
И взволнованный добротой чужих людей, принесших столько радости в это сентябрьское утро маленькому человеку, он пошел в свою избу.
М. Богородский.