Он здесь, он рядом с нами…

 Пильнов, М. Он здесь, он рядом с нами… / М. Пильнов. – Текст : непосредственный.

// Путь Октября. – 1999. – 18 февраля. – С. 2-3.

 

   Метель вот уже ка­кой день кружит над довоенным Мелеузом, зади­рая подолы соломенных крыш, дерясь с сорванными с крючков ставнями подсле­поватых окошек, наметая с надветренных сторон сугро­бы снега по самые коньки ча­дящих кизячным дымом до­мишек. В такие дни в школу можно было не ходить, а спо­койно лежать на печи, не­житься, укрывшись тулупом и слушать, как в трубе, за вьюшкой, бесится ветер, вы­водя на разные голоса фан­тастические звуки зверино­го воя вперемешку с детским плачем. В такие минуты пе­ред глазами особенно явственно всплывали мираж­ные видения, навеянные то ли теплым душевным расска­зом Мамина-Сибиряка про старика-отшельника, дожи­вавшего свой век охотничь­им промыслом в лесной из­бушке («Зимовье на студе­ной»), то ли пушкинскими героями его бессмертных ска­зок, поэм и стихов, облик ко­торых был настолько близок и понятен, что к ним, порою, казалось, можно даже дотронуться руками.

   После недельной круговер­ти метель, устав беситься, по­степенно стихала и можно было продлить общение со ска­зочными героями не на печи, а в самой настоящей природной среде. В детстве я очень лю­бил в метельную погоду про­бежаться на лыжах за Белую и там, в лесу, прижавшись к скрипучему дереву, с наслаж­дением вслушиваться в стоны и вздохи макушек вековых осо­корей, жалующихся на свою оголенную в студеную пору «морозом-воеводой» судьбу. Любуясь «сиянием розовых снегов», можно было легко представить сидящую на вет­ках русалку, мелькнувшую на фоне заросшего кустарника, скачущую в ступе по извест­ным только ей одной делам Бабу Ягу, метнувшегося в гус­той прогалине леса обросшего волосяным покровом Лешего…

   Это поэтическое чувство, приносящее человеку наслаж­дение, не покидало даже в годы войны. Неподалеку от Москвы находится станция Пушкино. Здесь, у ее окраин, в сосно­вом бору идет переформирование прибывших с фронта воинских частей. В промежутках между учебой по освоению боевой тех­ники, завернув­шись в тулуп, с мосинскои винтовкой наперевес несешь караульную службу у парка боевых машин, вслушиваясь в знакомый жалоб­ный стон раскачивающихся над тобой в морозном небе ко­рабельных сосен. Иногда эти грустные звуки перерастают в крик и на душе внезапно ста­новится тошно — деревья, как и людей, обожгла война. Во многих из них, содрав кору, ясно просматривались осколки — «занозы» немецких авиацион­ных бомб, сброшенных здесь в первый год войны.

   Я и сегодня, спустя уже полвека, иду в обнимку с Пушкиным, потому как он всегда присутствует рядом, даря тепло на развалинах тво­ей жизни. Всякий раз, проходя мимо Гремячего Ключа к по­селке Воскресенском, сосед­ствующим с медеплавильным заводом (недалеко от него в развалюхе-усадьбе выращива­ем прожиточный минимум – картошку), невольно мысленно обращаюсь к обладателю «за­ячьего тулупчика», самозванному царю российского государ­ства, вождю народного восста­ния Емельяну Пугачеву, чей образ положен в основу исторической повести Александра Сергеевича — «Капитанская дочка». Лет пятнадцать назад снимался фильм о заводе – «Арсенал Петра Первого» (кстати, фильм был показан в Москве), стремясь придать ему наибольшую правдивость и дух того времени, мы с кинорежис­сером Николаем Дрямовым выкроили однажды время для специальной поездки а Оренбург, где в одном из музеев угворили его смотрителя разрешить нам отснять те самые пушки с ядрами, которые отливались на нашем и других заводах Урала для бунтаря Пугачева.

   Обращаясь к Пушкину, не перестаешь удивляться редкому сочетанию в одном челове­ке поэта, драматурга, прозаи­ка, подарившему тебе «души прекрасные порывы», которые, начиная со школьной скамьи, сопровождают всю твою жизнь.

   Но «свободы сеятель пус­тынный», Пушкин не только «лирой музы воспевал». На протяжении всей своей жизни за связь с декабристами, сочув­ствие пугачевскому бунту, при­ведшему к расколу общества на два лагеря, открытое противо­стояние царскому трону, он был ненавистен и гоним им. Не по­тому ли имя его в канун 200-летия на тех же телеэкранах сегодня не выходит за рамки рекламной мишуры: «Ай, да Пушкин!», да декламирования цитат из его стихов и поэм, не задевая «ветошь маскарада» — нашего бытия.

   «Телега жизни» невольно возвращает нас к началу пре­словутой «перестройки», при­ведшей страну к разрухе и нищете, когда на литературном небосклоне, затмив почти всех классиков обеих эпох, замель­кали имена, угодные новой вла­сти. На фоне сегодняшнего блеска богатства и нищеты, власти денег, невольно воз­никает вопрос: а читают ли ныне вообще Пушкина? В библиотеках можно услы­шать робкое «да», чего не ска­жешь, обозревая книжную продукцию в лаковых пере­плетах, выставленную «ме­шочной индустрией» на ры­ночных стеллажах, по кото­рой, как равно и по телеэк­ранам, разгуливают праздни­ки смерти, развращая моло­дежь, приучая ее к мысли, что мир для того и создан, чтобы делать на этом свете одни подлости, ведущие к самовырождению. Не к этому ли нравственному падению обращен призыв поэта: «Да здравствует солнце, да скроется тьма!».

   Заканчивая свои размыш­ления «в тревогах шумной су­еты», хочется поблагодарить судьбу за то, что она дала воз­можность нашему поколению знать и общаться с «душою ясной и прямой», каковой был и остается на протяжении всей нашей жизни Александр Сергеевич Пушкин.

М. Пильнов.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *